Владимир Радзишевский - Между жизнью и смертью - Хроника последних дней Владимира Маяковского

Днем 12 апреля после спектакля Полонская забегает на полчаса к Маяковскому в Лубянский проезд, чтобы настоять на разрыве. «…Я его просила, чтобы он меня оставил в покое на три дня, что потом я с ним буду встречаться, но в данное время ввиду тяжелого душевного состояния я не могу его видеть». Маяковский как будто согласился. Но расстались они около пяти, а уже в семь вечера, вопреки договоренности, он позвонил ей, стал жаловаться на скуку и попросил разрешения видеться с нею. «…Я сказала, что видеться с ним не могу», — ответила Полонская.

Вечером 13 апреля Полонская и ее спутники отправились на квартиру Валентина Катаева. «…Маяковский был уже там, сидел один в комнате и был уже пьян, — отмечает Вероника Витольдовна. — По приходе он стал ко мне приставать на виду у всех и разговаривать. Я ему отвечала неохотно и просила, чтобы он ушел. На это он мне ответил что-то грубое, вроде: „Идите к черту, это мое дело“».

Тем не менее Маяковский проводил Полонскую и Яншина до дверей их квартиры и условился приехать завтра утром для разговора.

«14 апреля текущего года в девять часов пятнадцать минут Маяковский позвонил по телефону ко мне на квартиру и сообщил, что он сейчас приедет, — рассказывала Полонская следователю. — Я ответила, что хорошо, он будет ждать у ворот. Когда я оделась и вышла во двор, то Маяковский шел по направлению к дверям нашей квартиры. Встретившись с ним и сев в автомашину, поехали вместе на квартиру на Лубянку. По дороге он извинялся за вчерашнее и сказал, что на него не нужно обращать внимание, так как он больной и нервный. По приезде зашли в квартиру — это было около десяти часов утра. Я не раздевалась, он разделся. Я села на диван, он сел на ковер, который был постлан на полу у моих ног, и просил меня, чтобы я с ним осталась жить хотя бы на одну-две недели. Я ему ответила, что это невозможно, так как я его не люблю. На это он сказал — „Ну хорошо“ и спросил, будем ли мы встречаться. Я ответила, что „да“, но только не теперь.

Собираясь уходить на репетицию в театр, <���я спросила, проводит ли он меня>, — он заявил, что провожать он не поедет, и спросил, есть ли у меня деньги на такси. Я ответила — нет. Он дал мне десять рублей, которые я взяла, простился со мной, пожал мне руку.

Я вышла за дверь его комнаты, он остался внутри ее, и, когда я направлялась, чтобы идти к парадной двери квартиры, в это время раздался выстрел в его комнате, и я сразу поняла, в чем дело, но не решалась войти, стала кричать. На крик выбежали квартирные соседи, и только после того мы вошли в комнату. Маяковский лежал на полу с распростертыми руками и ногами, с ранением в груди. Подойдя к нему, спросила, что вы сделали, но он ничего не ответил. Я стала плакать, кричать и, что дальше было, не помню».

В ответах на вопросы следователя Полонская куда более логична, чем в позднейших мемуарах. Если она со временем придумает, будто Маяковский застрелился в ответ на ее признания в любви, то сразу после трагедии скажет, что повторяла ему одно и то же: я вас не люблю. От безответной любви, бывает, стреляются, но от взаимной — вряд ли. Да еще Полонская, вероятно, говорила Маяковскому не просто: я вас не люблю, но резче, беспощаднее: я вас больше не люблю или: я вас окончательно разлюбила, а это должно было восприниматься гораздо болезненнее.

В воспоминаниях Полонская задним числом смягчает даже в деталях свое отношение к Маяковскому. Войдя в комнату, он, оказывается, не стал раздеваться. И это она «сняла с него пальто и шляпу». А в свидетельских показаниях, данных в день самоубийства, записано: «Я не раздевалась, он разделся». И Маяковского с годами она делает щедрее: в воспоминаниях он дает ей на такси двадцать рублей, а в рассказе следователю — только десять.

Но уже на допросе, несмотря на крайнюю угнетенность, Вероника Витольдовна начинает сознательно корректировать прошлое. «За всё время знакомства с Маяковским, — говорит она, — в половой связи с ним не была, хотя он <���всё время — зачеркнуто> настаивал, но этого я не хотела». Однако проговаривается: «…просил меня, чтобы я с ним осталась жить хотя бы на одну-две недели». А это должно означать, что раньше уже жила с ним.

Пятнадцать минут, которые Маяковский и Полонская провели в его комнате, делятся на три эпизода. Первый — до появления книгоноши, который застал Маяковского на коленях перед сидящей на диване Полонской. Этот эпизод закончился криком Маяковского на настырного гостя. Второй эпизод: книгоноша выписывает квитанции в комнате Татарийских, а Маяковский и Полонская шепчутся за стеной, должно быть, о том, как сгладить неловкость. И сразу после ухода книгоноши Маяковский заглядывает к соседке за спичками. Он подчеркнуто спокоен, ведь ему надо показать, что ничего не случилось, что недавняя вспышка гнева не стоит выеденного яйца. Обещанием Маяковского разобраться вечером с деньгами и квитанциями заканчивается второй эпизод. Третий эпизод длится от возвращения Маяковского в комнату, где осталась Полонская, до выстрела. Что же непоправимого случилось в эти мгновения?