Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Международные отношения и международная конъюнктура неизбежно должны были выйти на первый план при развитии любых военно-политических предприятий, связанных с КВЖД, просто в силу самого положения дороги; однако пока предстояло для начала понять, какие силы уже имелись в полосе отчуждения и каковы были перспективы дальнейших формирований. Отряд Семенова, как мы знаем, к этому времени представлял собою реальную боевую силу, сражался в приграничном районе, и несмотря на слухи о том, что подчиненные есаула творят произвол и не брезгуют грабежами проходивших поездов, к нему стремились все те, кто не желал никаких отсрочек, длительных периодов подготовки к борьбе и проч. В каком-то смысле альтернативой Особому Маньчжурскому Отряду была другая воинская часть, инициаторы формирования которой делали ставку на офицеров Заамурского округа Пограничной стражи, возвращавшихся к месту прежней службы с фронта Великой войны.

«Стали в большом количестве возвращаться г. г. офицеры-заамурцы, как бы в отчий дом… – вспоминает современник. – 1-е января 1918 г. было отпраздновано традиционным балом в Гарнизонном Собрании (впоследствии весьма расширенном, прекрасном здании “Правления К.В. ж. д.”). На этом балу 2 доблестных заамурца, полковники Орлов Н.В. и Ванюков В.П., открыли запись на формирование отряда для несения гарнизонной службы и охраны в целом всей полосы отчуждения К.В. ж. д. Запись сразу показала, что заамурцы устали; дорвались домой и стоп; отозвались, и притом неожиданно в большом количестве, чужаки – посторонние».

Заметим, что все сказанное об «усталости» заамурцев в полной мере относилось и к казакам Забайкальского, Амурского и Уссурийского войск. Они отнюдь не стремились «углублять революцию», к чему призывали экстремистские ораторы весь 1917 год, но и становиться под контрреволюционные знамена считали совершенно излишним. Пока события не затрагивали их интересов и благополучия, они предпочитали придерживаться в сущности оппортунистической позиции, а Семенова, несмотря на его казачье происхождение и непрерывную службу в родном войске, воспринимали скорее не как «своего» казака, а как вождя офицерско-добровольческих «мятежников» и едва ли не провокатора новой войны (питая надежды, что если бы не семеновское сопротивление, то и Советская власть казаков бы не тронула). В аналогичной ситуации оказался и Атаман Уссурийского войска – есаул Калмыков.

Иван Павлович Калмыков, саперный офицер, стремившийся служить в казачьих частях и добившийся перевода в Уссурийский полк, на Великой войне проявил себя хорошим командиром и храбрым воином. Вернувшись в Приморье в 1917 году, он вскоре был избран на пост Атамана, однако в своей попытке формировать добровольческие сотни не встретил поддержки казаков и в ночь на 3 марта 1918 года бежал в полосу отчуждения КВЖД, на станцию Пограничная, дабы там буквально по одному человеку собирать новый «Особый Казачий Отряд». Импульсивный и даже нервный, он болезненно переживал бюрократизм Хорвата, у которого надеялся найти поддержку, и это приводило к инцидентам, подобным происшедшему в связи с попытками Калмыкова завести собственную артиллерию.

«Прапорщик Эпов по приказанию Атамана Калмыкова (здесь мемуарист сделал примечание: „Атаман Калмыков всячески старался избегать официальной переписки“. – А.К.) подал ген[ералу] Хорват[у] рапорт с просьбой об отпуске для отряда двух пушек и снарядов.

От Атамана Калмыкова были затребованы сведения о наличии отряда, потом штаты, после дополнительные сведения и т. д…

Давая последнюю справку и возвращая всю переписку Прап[орщику] Эпову, Атаман Калмыков думал, что теперь конец всему “бумагомаранию”, и уже отдал распоряжение заготовить документы приемщикам имущества… но… переписка была возвращена за дополнительными сведениями, на которой [57] Так в первоисточнике. Атаман и наложил резолюцию:

“Моему представителю Прап[орщику] Эпову. Передай Хорвату – пусть он вместе с пушками отправляется к […]. Атаман Калмыков”».

Случай, характерный не только для буйного Калмыкова, но и для благообразного Хорвата – и в этом вскоре пришлось убедиться адмиралу Колчаку, прибывшему в Харбин в конце апреля или первой половине мая (в источниках наблюдаются разногласия: обычно в качестве даты приезда называют 10, 11 или 12 мая, но существует письмо Александра Васильевича, помеченное «Харбин, 29 апреля 1918 г.», причем противоречие снимается лишь предположением, что Колчак использовал старый календарный стиль). В предшествующие дни адмирал провел в Пекине переговоры о поставках оружия с японскими дипломатами и военными: ни французы, ни англичане, сколь бы они ни сочувствовали антибольшевицкому движению на Дальнем Востоке, помочь оружием здесь, конечно, были не в состоянии. Тогда же Колчаку должны были сообщить и о начавшихся в Харбине крупномасштабных формированиях, объединенных под руководством «Начальника Российских войск полосы отчуждения» генерала М.М.Плешкова.