В те времена все было сделано, чтобы напугать, чтобы отбить всякое желание возвращаться на любимую родину. Теперь это издевательство, несмотря на прежние стояния в очередях московских аэропортов, кажется невероятным, несуществующим, невозможным. Люди забыли о тех унижениях, через которые приходилось пройти, чтобы сделать самую главную, самую естественную и самую простую и человеческую вещь на свете – не покинуть совсем родных и близких. А как много людей шли и на это!
И сейчас, когда я езжу в Москву, мне кажется каждый раз абсолютно невероятным, что я могу поехать туда, на мою родину, к себе домой, без всяких препятствий и, главное, без страха, без того чудовищного унизительного животного страха, который испытывали мы.
Мне особенно запомнилась одна такая поездка. Уже покидая Москву, попрощавшись с провожавшими нас родственниками, пройдя через кошмар таможенного досмотра, Ариела и я проходили последний паспортный контроль перед выходом в зал вылета самолетов. Ариела прошла контроль первая и вышла в зал, а меня задержали. Пограничники долго рассматривали мой итальянский паспорт, совещались между собой, долго что-то обсуждали и наконец вызвали офицера начальника. Тот забрал мой паспорт без лишних разговоров и ушел с ним. Все пассажиры уже давно прошли, я осталась одна стоять около проходной будки. В ответ на мои тревожные вопросы было только хмурое молчание. Так прошло больше часа, потом еще примерно час. Я прощалась с милой жизнью в эти минуты, казавшиеся вечностью; мне помнится, что даже страх отпал, было только ощущение конца и покорности судьбе. Наконец офицер появился с моим паспортом и с большим неудовольствием отдал его мне. Не захотели, наверное, лишнего мелкого дипломатического скандала из-за какой-то девчонки.
Я вышла в зал, большой и светлый. У меня дрожали руки, губы. Я еле держалась на ногах. Все пассажиры давно уехали, самолет улетел. Из-за пустоты зал казался еще более огромным. В нем не было никого. Только в дальнем углу, сжавшись в комочек, сидела маленькая фигурка. Это была Ариела, отказавшаяся уехать со всеми и оставшаяся меня ждать, не оставившая меня.
Через некоторое время нас посадили на следующий рейс. Ариела сказала мне в самолете: «Ты знаешь, какого у тебя цвета лицо? Ты бы хоть намазалась, у тебя ведь лицо – зеленое…» И сама, вынув перламутровый лак, стала приводить в порядок свой маникюр.
Где-то в середине 1980-х годов Ариела была вынуждена заменить своего брата Бена в его делах в Москве, а потом помогала ему в Литве. Тут проявились незаурядные деловые качества Ариелы, понадобились ее трезвый и практический ум, ее интуиция и храбрость. В 1990-е годы она подолгу жила в Москве, разделяя ту охватившую всех эйфорию свободы, которая опьяняла людей. «Теперь там гораздо интересней», – говорила она мне. В эти же годы и несколько позже ей пришлось перенести очень тяжелые болезни.
Мы виделись реже, поскольку она проводила гораздо больше времени в Москве, в Литве или в Лондоне, с семьями братьев, и в Париже бывала редко. Но бывали случаи, когда мы встречались и в Москве. В последние годы, отчасти по моему наущению, она стала писать короткие рассказы-воспоминания юности и детства. У нее был несомненный и незаурядный литературный талант. Она читала их мне, лежа на кровати в парижской квартире, или по телефону, очень четко и ясно произнося и отделяя слова и как будто немножко удивляясь тому, как ее переживания детства облеклись в такую ясную и выразительную словесную форму.
Мы по-прежнему помогали друг другу, поддерживали друг друга и в беде, и в радости. Только теперь, когда она приходила ко мне, чтобы принести необыкновенные витамины, необходимые, по ее мнению, для моей поправки, ее сопровождала компаньонка, которая шествовала за нею всюду, волоча тяжеленный баллон с кислородом.
Мы по-прежнему бывали в театре, теперь уж гораздо больше в опере, действительно возродившейся в последние два десятилетия, сбросив старомодную пыль, собрав самые выдающиеся творческие силы и впитав в себя все лучшее, что было и есть в театре, в музыке, в искусстве, всю выдумку, изобретательность и художественное богатство. Какая была радость быть снова вместе в Grande Opéra или в опере Бастилии в Париже, или в первом ряду ложи Большого театра в Москве!
Она смотрела спектакли с прежним, неугасающим вниманием и напряжением. В октябре 2008 года в Москве, во время презентации моей книги о Павле Павловиче Муратове в Музее изобразительных искусств, после организованной мной там выставки, посвященной Муратову, я сидела на сцене и все время ловила умный, внимательный, напряженный, все схватывающий и запоминающий взгляд Ариелы, сидевшей рядом с Романом в первом ряду. И как она радовалась, когда потом Роман выступал и читал свои стихи, предназначенные для детей, но так нравящиеся взрослым… Ариелочка, душа моя…
Читать дальше