Ральф Дутли - Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам. Биография

От безысходной нужды распадаются и родственные отношения. В письмах к младшему брату Евгению, написанных в январе 1937 года, Мандельштам дает полный выход своему отчаянию: «Мы дошли до черной нищеты» (IV, 176). Евгений заявил, что не имеет возможности прислать ему денег; в ответ Мандельштам запретил Евгению впредь называть себя его братом.

Нищенское положение Мандельштама не мешало ему создавать стихи, в которых удушье сочетается с интенсивностью жизненного восприятия. В попытках вернуть себе — после отчуждающей «Оды» — свободу и достоинство, он находит в Наде естественную союзницу и соучастницу. 15–16 января 1937 года он пишет стихотворение, обращенное к «нищенке-подруге», — свидетельство его воспрявшего, окрепшего духа:

Предельно напряженным оказался период между 16 января и 10 февраля 1937 года. Мандельштам сказал жене: «Не мешай, надо торопиться, а то не успею…» Это было ответом на ее уговоры, что надо, мол, перевести дух, полежать или выйти пройтись… [371] Мандельштам Н. Книга третья. C. 240. А когда ему случалось идти по улице, задыхаясь и опираясь на палку, но закинув, как обычно, голову, на него обращали внимание даже соседские мальчишки. Они часто спрашивали: «Дяденька, ты поп или генерал?» Мандельштам неизменно отвечал: «И то, и другое понемножку» [372] Мандельштам Н. Воспоминания. C. 239. .

Наташа Штемпель, единственная, кроме Надежды Яковлевны, слушательница его стихов в Воронеже, пишет в своих воспоминаниях, что, читая, Мандельштам, как никто другой, способен был отрешиться от своей судьбы и стать «духовно свободным»: «Эта свобода духа поднимала его над всеми обстоятельствами жизни, и это чувство передавалось другим» [373] Штемпель H . Мандельштам в Воронеже. Воспоминания. С. 56. . Сила художественного воображения и «ясная тоска» влекли поэта к вымышленным путешествиям. Например, в Тоскану, «край тоски»:

В своих мечтах он часто устремлялся к Италии и не раз предлагал Надежде Яковлевне отправиться с ним тайком в эту страну, чтобы прогуляться по флорентийскому баптистерию [374] Мандельштам Н. Воспоминания. С. 241. . Другие воображаемые путешествия вели его к Черному морю, в любимый Крым («Разрывы круглых бухт, и хрящ, и синева…» — III, 120), в Абхазию — древнюю Колхиду («Пою, когда гортань сыра, душа — суха…» — III, 121) и «фисташковый» Тифлис (III, 120), где он бывал в 1920, 1921 и 1930 годах и наслаждался грузинским гостеприимством и дружелюбием. Теперь, в неприветливом зимнем Воронеже, он страстно вспоминал о том южном свете. Тоскливые мечты путешественника, которому запрещено стронуться с места.

В своих стихах той поры, написанных вслед за фальшивой «Одой», Мандельштам всякий раз пытается утвердить власть подлинной поэзии и в то же время — развеять гнетущий гипноз сталинизма:

В феврале и марте Мандельштам посылает просительные письма Корнею Чуковскому и Николаю Тихонову (IV, 180–181) — свидетельства горькой нужды. Однако поток стихов не иссякнет до конца его ссылки. Описывая в одном из стихотворений рембрандтовское Распятие, Мандельштам высветляет свой собственный крестный путь («Я глубоко ушел в немеющее время» — III, 119). Но сам он не замолкает и продолжает творить вопреки «паучьей глухоте» сталинской эпохи. 12 февраля 1937 года завершается вторая «Воронежская тетрадь», в начале марта — открывается третья.

Во второй половине февраля Мандельштам еще раз пытается создать «лояльный» текст, призванный спасти его жизнь, и пишет весьма противоречивое стихотворение «Если б меня наши враги взяли…» (III, 118). Стоит, однако, произвести в заключительной строке этого стихотворения («Будет будить разум и жизнь Сталин») простую замену (вместо «будить» — «губить»), и оно превратится из славословия в осуждение [375] См. об этом: Месс-Бейер И . Эзопов язык в поэзии Мандельштама тридцатых годов // Russian Literature. 1991. Vol. 29. № 1. P. 279–285. .