Олег Дорман - Нота. Жизнь Рудольфа Баршая, рассказанная им в фильме Олега Дормана

Мы играли классику и современную музыку, особенно британцев. Много исполняли Локшина, от которого оркестр был в восторге, о публике и не говорю. К сожалению, я не мог сделать запись и послать Шуре: строгие профсоюзные работники не разрешали включать даже любительский магнитофон.

По договоренности, время от времени мы с Леной отправлялись на континент, и я выступал с европейскими оркестрами, а кроме того, мы посматривали, как строится дом в Рамлинсбурге.

Из письма Р. Баршая А. Локшину, 1984 г.

Дорогой Шура!

Последнее время был страшно занят. Записывал с оркестром Радио «Жар-Птицу» Стравинского. Целиком весь балет в первоначальной редакции. Это была увлекательная работа. <���…> Вчера играл концерт в Базеле: Лядов, Р. Штраус, Чайковский — «Франческа». Замечательная все же пьеса. На публику сильно действует. Иногда после напряженной работы, особенно на следующий день после какого-нибудь концерта, наступает хандра. И не потому, что никто тебе не скажет: «Здравствуй, Дмитрий Алексеич!» [15] Цитата из «Песен западных славян» Пушкина, на текст которых написана Восьмая симфония Локшина. Это они как раз говорят, и часто, употребляя, правда, не имя-отчество, а фамилию. Какой-то вирус мировой скорби нападает. Сильно удручает меня то, что приходится играть много разных программ, кроме тех, что выбираешь сам. Да и самому выбрать трудно.

И не из-за каких-то там идеологических соображений, а просто так — вкусовщина муз. организаторов. Вот им кажется, что это публика любит и пойдет на концерт, а это — нет. А в общем — никто ничего не понимает.

Завтра едем в Bournemouth . Послезавтра репетиция «Фантастической» Берлиоза. Кроме нее в программе будет «Ночь на Лысой горе» и Четвертый фортепианный концерт Бетховена. Солист Питер Донахо. Он имел большой успех на конкурсе Чайковского в Москве.

Передавайте всем вашим привет. С сердечным приветом,

Ваш Рудик.

К тому времени у меня сменился импресарио. Менеджеры из лондонской «Интермьюзик» сделали соблазнительное предложение: возглавить Ванкуверский симфонический оркестр. Говорили, что отказываться нельзя, что я сумею совмещать руководство обоими оркестрами, а Ванкувер — это очень перспективно. Переезжать необязательно, будете летать туда-сюда, работать периодами, сейчас многие дирижеры так делают. Я согласился.

В восемьдесят четвертом мне исполнилось шестьдесят лет. В этот день мы праздновали наше новоселье в Рамлинсбурге и пригласили всех соседей, которым тоже исполнилось шестьдесят в том году. С семьями, конечно. Лена напекла всяких замечательных вещей, которые она умеет печь. Например, она делает творожники, но не просто творожники, а в виде печенья. Ууу, это… Пальчики оближешь. Гости то и дело подбегали к блюду: ам, в рот, и убежал беседовать. А потом снова — скорей-скорей к блюду. У нас оказались очень славные соседи, с некоторыми мы близко подружились и теперь дружим и с их детьми и внуками.

На другой день мы полетели в Ванкувер.

В Британской Колумбии живет много англичан. Когда я получил пост шеф-дирижера, ванкуверская газета вышла с заголовком: «Английское влияние сохраняется».

Ванкувер — удивительно красивый: в нем множество небоскребов, но они построены как будто только из одного стекла с такой элегантностью, что не давят, и в них отражается небо и океан. Оркестр был отличный. Правда, находился в ужасающем финансовом положении, миллионные долги, у музыкантов — очень напряженные отношения с администрацией. По требованию профсоюза сезон открылся много позже, чем должен был.

Множество талантливых людей, особенно духовики, играли очень хорошо и с энтузиазмом. Мы сошлись, подружились. До сих пор мне оркестранты оттуда присылают рождественские открытки.

Проблемы оказались неожиданными. Канадцы — милейшие люди, но… Появился у меня там друг. Бывший немецкий фронтовик, который побывал в русском плену. Ханс его звали. Он был очень хорошего мнения о русских, потому что они относились к нему не как к врагу, а как к несчастному человеку, который вечно ходит голодный и которому надо помочь. А он был врач и немножко лечил их как фельдшер. И люди подкармливали его — то яйца принесут, то творогу, то еще что-нибудь. Он никогда этого не забыл. А еще у него осталось впечатление, что русские — очень культурные люди. И вот Ханс мне однажды говорит: Рудольф, du bist hier gekommen mindestens zweihundert jahre zu früh — ты приехал сюда лет на двести раньше, чем следовало, потому что культуры здесь нет никакой.