Олег Дорман - Нота. Жизнь Рудольфа Баршая, рассказанная им в фильме Олега Дормана

Наступает гробовая тишина. Все застывают с вилками прямо во рту. Сцена из «Ревизора». Гости уже видят себя в местах не столько отдаленных — как товарищи и коллеги подлеца. Но Шура Дедюхин — человек исключительной доброты и невероятной наивности. Он, продолжая жевать холодец, спрашивает: «Почему так думаете, Иосиф Виссарионович?» Иосиф Виссарионович подцепляет вилкой оставшийся кусок холодца с блюда, кладет себе в рот и говорит: «А так, на всякий случай». И смеется. Ну, тут все тоже начинают смеяться и с большим чувством принимаются за еду.

— Да, — Шура мне говорит, — так все и было.

К слову сказать, и я однажды был на таком кремлевском приеме и тоже видел товарища Сталина вблизи. Он оказался очень маленьким. На удивление. Я его помню маленьким.

А на приеме у Хрущева нас после выступления держали в специальной комнате, к гостям велели выйти мне одному. Чувство было поганое. Поздоровался там, с кем полагалось, и скорее пошел обратно к ребятам. Вдруг вижу — сидит важный человек из Госконцерта, знакомый. Карьеру сделал тем, что объявлял номера на этих сталинских приемах — он гениально запоминал все звания, названия, фамилии. Стал замначальника Госконцерта. Он тоже увидел меня, встал из-за стола, направился ко мне. И тут какой-то гэбэшник жестким голосом его окликнул: «Балакшеев, назад». Тот замер на полушаге и покорно сел за стол. Мне показали жестом: проходите. Я вернулся к музыкантам. Следом человек в штатском: «Товарищи музыканты, тут такое дело: вина не будет, а перекусить можно». Но все стали благодарить, отказываться и попросили, чтобы нас отпустили домой.

У Лены бумаг на совместный выезд не приняли: по документам она не была мне женой. Дома у Бори Грушина, нашего друга, философа и социолога, собралось совещание. Пришли его друзья, умные люди, опытные, в том числе писатель Александр Зиновьев, который уже был в глубокой опале за свои сочинения. Решили, что я должен уехать один и уже оттуда бороться за приезд Лены. Расписываться с ней ни в коем случае нельзя. Главным доводом была история, которая тогда только что случилась с танцовщиком Валерием Пановым, солистом Кировского балета в Ленинграде. Тем Пановым, про которого Стравинский, когда увидел его в «Петрушке», сказал: гений. Панова два года мучили, лишили всякой работы и доходов, но не выпускали в Израиль, объясняя это тем, что он женатый человек, а жена не может ехать с ним, потому что ее мать против. А мать была несчастная больная женщина, которую запугали, довели до того, что она не подписывала разрешение дочери на выезд. Ленина мама была очень немолода, мы боялись, что на нее обрушится такой же кошмар, пытки фактически. Решили, что я уеду один.

Оркестру предстояло большое турне по Болгарии, Германии и Австрии с «Искусством фуги» и другими произведениями Баха, с Моцартом и концертом Генделя, который должен был исполнять Башмет. Я понимал, что меня могут не выпустить, и, особо ничего не объясняя, стал готовить оркестр, чтобы они могли играть без дирижера. Женя Смирнов должен был вести, а концертмейстеры — отвечать за свои группы инструментов. Надо сказать, получалось у ребят превосходно, я тогда подумал, что они без меня не пропадут.

Поздно вечером накануне отъезда мне позвонил директор оркестра: пришел приказ, оркестр едет без дирижера.

Одновременно он обзвонил музыкантов и попросил утром не ехать прямо в аэропорт, а собраться сначала у филармонии — туда подадут автобус. Ребята приехали, разместили в автобусе вещи. Тут их попросили зайти в здание, подняться в зал заседаний. Через некоторое время вошел российский министр культуры со свитой, разные чиновники, кагэбэшники. Музыкантам объявили, что принято решение: оркестр едет на гастроли без дирижера. «Не сомневаемся, друзья, что вы, высокопрофессиональный коллектив, оправдаете возложенное доверие».

Спустя много лет мне рассказывал кое-кто из музыкантов, какие чувства они испытали тогда. У каждого семья, дети, родители. Все зависят от места работы, они не солисты, оркестровые музыканты. Никто не посмел возразить. Сели в автобус, поехали, полетели, сыграли гастроли.

В тот же день об этой истории узнал Рихтер. Он позвонил своей знакомой за границу и попросил ее послать телеграмму в Музикферайн, в Вену: «Если вы примете оркестр Баршая без Баршая, я никогда больше не буду выступать в Вене».

Он действительно выступил там в следующий раз за два года до своей смерти. Дирижировал я.