Леонид Бирюшов - По волнам моей памяти (Книга об отце)

Когда мы вошли в хату, женщина представилась:

- Мене звуть Мотря Середа.

- А вы мабуть втікачі з колонни? Сiляне казали, що кілька днів назад біля Пірятіна багато хлопців повтікало з колонни. Багато й повбивали. [6] - Меня зовут Мотря Сэрэда. - А вы, наверное, беглецы из колонны? Селяне говорили, что несколько дней назад возле Пирятина много парней посбегало из колонны. Много и поубивали.

Скрывать очевидное мы не стали, и подтвердили её догадку.

Мотря – женщина лет сорока, (позже выяснилось, что ей двадцать шесть), худенькая, симпатичная, имела троих детей. Была одета в длинную юбку, спереди фартук, кофточку – вышиванку, на голове ситцевый платочек, под которым виднелась, чёрная как смоль толстая коса, карие очи под чёрными дугами бровей. Типично - украинская дивчина.

Помыв руки и умывшись, мы были гостеприимно усажены за большой стол. Хлеб, сало, картошка в мундире и лук, стали нашим лакомством за шесть дней. И плюс ко всему, хозяйка побаловала нас домашним, хлебным квасом. Всё это было съедено с огромным удовольствием. Даже приостанавливались для передышки. Дети тоже сидели за столом и с интересом разглядывали голодных пришельцев и так же уплетали нехитрую но вкусную еду.

Проговорив какое - то время при свете светильника сделанного из растительного масла и фитиля, отправились спать. В целях безопасности, на сеновал. Запах сена и ещё теплая ночь провалили в глубокий, но чуткий сон. Всё равно какая-то часть мозга постоянно была начеку. Где - то в селе залает собака, где - то прокричит ночная птица, и эти звуки настораживали, сон был беспокойный.

На следующий день мы старались не выходить из сарая. Когда Мотря приносила еду, её сопровождали детки, и с интересом рассматривали незнакомцев. Фёдор делал им из дерева нехитрые игрушки. Вырезал ножом всевозможные фигурки кукол, свистки. Он был на все руки мастер. Так прошёл целый день, ели и отсыпались, играли с детьми. На другой день Федя отремонтировал детскую и Мотрину обувь, где прошил, где прибил гвоздиками, короче, навёл марафет. И вдобавок почистил всю обувь гуталином, найденным в сарае – остался от Мотриного мужа, который воевал в Красной армии.

Ночь прошла тихо, утром хозяйка сходила в село узнать новости про беглых, оказалось, всё тихо, беспокоиться нет причин. Мы не хотели объедать хозяйку и детей, и поэтому как могли, суетились по хозяйству. Работали рано утром или поздно вечером, а днём отсыпались. Убрали буряк, картофель. Помогли убрать подсолнечник и набить семечек, которые ссыпали в мешки, и складывали в хате, на лежанку русской печи. С краю положили четыре мешка, а остальные семечки просто насыпали за них, так сэкономили несколько пустых мешков, так необходимых в хозяйстве. На это ушло несколько дней. За эти дни, проведенные вынужденно в гостях у Сэрэды Мотри, мы отдохнули, отъелись и совсем забыли, что идёт война.

Как – то Мотря, днём возилась в огороде, затем, вбежала в хату, где мы высыпали очередной мешок с семечками на лежанку печи.

- Ой, Боже, ж мій, хлопці, що робить? Поліцаї йдуть и німці, вже на дворі! [7] Ой, Боже ж мой, парни, что делать? Полицаи идут и немцы, уже на дворе!

Спрятаться на сеновале, или убежать в овраг, в степь, не было времени. Полицаи уже шли по двору. Решение пришло почти мгновенно. Я и Фёдор забрались на лежанку печи, на которую только что высыпали семечки. И получилось хоть и ненадёжное, но всё же - укрытие. С краю лежанки находился бруствер из нескольких полных мешков, а дальше семечки насыпью. Вот в этом уголке, за семечками, мы и затаились. Мотря, прижимая к себе детей, стояла в середине комнаты, когда вошли с винтовками, староста, полицай и немецкий солдат со «Шмайссером» наперевес.

- Так, Мотря! Тут, біля Пірятіна, повтекли полонені. Якщо ти приховуєшь когось з колонни, кажи зараз, бо як знайдемо, то розстріляемо і втікачів, і тебе, і дітей! [8] - Так, Мотря! Тут, возле Пирятина, посбегали пленные. Если ты прячешь кого-нибудь из колонны, говори сейчас, а то, если найдём, то расстреляем и беглецов, и тебя, и детей! - говорит один полицай. А второй;

- Ми чули, що твій чоловік у Червоній армії за москалів воює! Так шо, жалю ні до тебе, ні до дітей не буде! [9] Мы слышали, что твой муж в Красной Армии за москалей воюет! Так что, жалости ни к тебе, ни к детям не будет!

- Шукайте! У мене нікого нема! [10] Ищите! У меня никого нет! – ответила Мотря, ещё крепче обнимая детей.

Немец стоял в дверях, а полицаи искали беглецов по всей хате, заглядывали под топчаны, под лавки, в кладовке, даже на печку заглянули, но не заметили. Мы, естественно, закопались в насыпи, и лежали, словно мышки, чуть дыша. Один полицай, несколько раз проткнул штыком винтовки, мешки с семечками. И семечки начали высыпаться из отверстий струями, как вытекает вода из рассохшейся бочки. И наш бруствер начал потихонечку таять, уменьшаться в размерах. Мы могли уже видеть верхнюю часть двери, каску «фрица», кепки полицаев. Ещё мгновение, и конец не только нам, но и Мотре, и что самое ужасное, троим её детям. Полицаи слов на ветер не бросали, впервые дни войны они были смелыми, подлыми и наглыми. Издевались над мирным населением с изощрённой жестокостью.