Арсений Замостьянов - Гаврила Державин - Падал я, вставал в мой век...

Ненависть Павла к «проклятому екатерининскому прошлому» порождала сумасбродные политические решения. Особенно яростно он ненавидел даже не убийц отца Орловых, а Потёмкина. Грандиозная фигура князя Таврического олицетворяла екатерининский стиль. Возможно, следовало отказаться от потёмкинского авантюризма. Великий администратор подчас готов был всё поставить на карту ради будущего крупного выигрыша. В таком режиме можно существовать десятилетие, но постоянный аврал ослабляет государство. А порывистый Павел Петрович сдал в утиль потёмкинскую военную реформу, благодаря которой русская армия стала сильнейшей в мире. Суворов в штыки встретил опруссачивание армии — и даже ощетинился колкими стихами: «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, сам я не немец, природный русак». Раньше Державин снисходительно относился к версификаторским упражнениям Суворова: ну, любит генерал поэзию — и слава богу. А тут Суворов перещеголял всех поэтов: он создал лучшую эпиграмму на несчастного императора. О военной реформе Державин мог судить с высоты многолетнего солдатского опыта. И он всецело оказался на стороне Румянцева, Потёмкина, Суворова — и против апологетов утомительной муштры и прихотливого прусского армейского макияжа.

Очень скоро Державин понял, что пересмотра павловского отношения к армии не предвидится. Новый император смягчил гатчинские нравы, но к потёмкинской военной реформе не вернулся… Проявились и новые злоупотребления, порождённые пылом молодых друзей императора. «Державину злобная глупость сия хотя сперва показалась досадною, но снёс равнодушно и после утешился в том, когда избранными в Совете членами, после его отставки, доведено стало государство до близкой в 1812 году погибели. Началось неуважение законов и самые беспорядки в Сенате: охуждая правление Императора Павла, зачали без разбора, так сказать, всё коверкать, что им ни сделано», — язвил Державин в 1812-м.

«Дней Александровых прекрасное начало…» Это строка не из Державина, это Пушкин, который в те дни ещё не умел говорить. Вообще-то оба поэта относились к императору неприязненно, что не мешало им искренне восхищаться лучшими свершениями Александровых времён.

Молодой царь с детства лавировал между двумя враждующими партиями — между Зимним и Гатчиной. Он и на троне считал натренированное двуличие главным качеством политика, особенно — в международных делах. А Державин был сторонником прямодушия, открытого натиска в политике и, на правах старого вельможи, давал императору советы в этом духе. То есть продолжал «истину царям с улыбкой говорить». Александр, как и бабушка, нуждался в непринуждённом общении, но для этого у него существовал свой круг, в котором Державин не стал желанным гостем. Всё-таки они были людьми разных поколений. Молодому начальнику всегда непросто терпеть рядом с собой опытного и самолюбивого подчинённого. А тут ещё и литература превратилась в гуманитарную индустрию, с которой приходилось считаться — а Державина считали литературным патриархом. Император был, что называется, блистательным молодым аристократом. Умел покорять сердца, умел обласкать и охладить. Лагарп воспитал его на республиканских идеалах, но по духу Александр не был революционером и предпочитал осторожную политику. В отличие от бабушки он не был книгочеем и литератором. Для систематического чтения не хватало усидчивости. Достаточно сказать, что православный самодержец, по собственному признанию, впервые прочитал Библию в 1812 году. Правда, с тех пор с этой книгой не расставался. Пробелы в образовании помогали ему презрительно относиться к старомодному одописцу. Державин казался ему невежественным: его рассуждения были так далеки от уроков Лагарпа… Александр не был убеждённым сторонником республиканских идей Лагарпа. Он вообще не обременял себя оковами убеждений. Республиканство императора оставалось декларативным, он не намеревался взаправду, а не понарошку делиться самодержавной властью с гражданским обществом. Но эталоном хорошего тона интеллектуальной беседы для него был не Державин.

Император Александр I в раздражении отбросил в сторону жалобу заводчика Демидова на калужского губернатора Лопухина.

Дмитрий Ардалионович Лопухин — почтенный статский генерал в летах. Ровесник Суворова, старше Державина на 13 лет! По нраву — взбесившийся Анакреон. Император Павел направил его губернатором в Калугу — город, где незадолго до этого затеялось большое строительство. При Екатерине был принят план превращения Калуги в образцовый имперский город — в петербургском стиле. Большое строительство — это подрядчики, купцы, снабженцы, тяжбы. Это верная возможность поживиться. Лопухин в Калуге почувствовал себя то ли царём, то ли полководцем, который после победного похода получил город на разграбление.