Перед нами строки, не похожие на обычные дневниковые записи Чарлза. Создается впечатление, будто пресловутая английская сдержанность, привитая воспитанием, внезапно отступает, раскрывая нам глубокие раздумья очень молодого человека, искренне обеспокоенного положением ближних и своей ролью в их судьбах. Он далек от того, чтобы смотреть на бедняков сверху вниз, хотя эти люди гораздо ниже его по общественному положению; он принимает их горести близко к сердцу. Ему тяжко думать о том, что он не располагает средствами, чтобы прийти им на помощь. «Сколь немногие озабочены тем, что единственно важно в жизни! Но мне ли это говорить? Кто я, если на то пошло? Глубокий философ? Великий гений? Ни тот ни другой. Какие ни есть у меня таланты, я желаю посвятить их служению Господу, и да очистит Он мне душу и избавит от гордости и себялюбия. И да услышу я: „Молодец! Добрый и верный слуга!“»
Так вот о чем думал молодой застенчивый преподаватель… Вряд ли кто-либо из окружающих догадывался, какие мысли его тревожили, как горько он ощущал собственное бессилие.
Многие биографы Кэрролла не предполагали, насколько серьезны были его тогдашние мысли. Так, в книге Джона Падни «Льюис Кэрролл и его мир», вышедшей в Англии в 1976 году и вскоре переведенной на русский язык, находим упрек писателю: «…помимо возгласа „Какими средствами я располагаю?“ и обета служить Всемогущему он не много сделал для того, чтобы допустить в свое творчество жизненные проблемы… Он весь отдался напряженной работе и хорошо организованному досугу в том удобном призрачном мире, откуда бедность, уродство и невзгоды были изгнаны так же сурово, как богохульные мысли». Падни не допускает, что может заблуждаться, хотя и оговаривается в том же пассаже, что «многие из тех, кто знал Кэрролла, вспоминали его доброту». Теперь мы доподлинно знаем, что дневниковая запись, сделанная молодым Доджсоном, вовсе не была случайным всплеском чувств, который возникает под влиянием прочитанной книги, а потом благополучно забывается.
Меж тем жизнь в колледже шла своим чередом. Коллингвуд полагает: как бы ни был Чарлз занят преподаванием и поездками в Лондон, он серьезно думал и о том, чтобы заняться литературным или художественным творчеством, а возможно, тем и другим (такое в те времена бывало нередко — вспомним хотя бы Теккерея, блестяще иллюстрировавшего собственные произведения). Он начал регулярно посылать свои рисунки в различные журналы. Видно, Чарлз ощущал в себе настойчивую тягу к искусству, однако еще не сознавал, к чему она, собственно, его побуждает. Впрочем, гораздо больше, чем рисунки, ему удавались юмористические стихи и пародии.
К этому времени относятся первые попытки Чарлза поместить свои литературные опыты не только в семейные журналы и университетские сборники. Еще летом 1854 года в «Оксфорд эдвертайзер» (Oxford Advertizer) вышли анонимно два его стихотворения. Мы не знаем, что это были за стихи — Чарлз не счел нужным сохранить их. Несколько позже два других его наброска — небольшое юмористическое стихотворение «Леди с ложкой» (The Lady of the Ladle) [42] Речь идет не о ложке, а о половнике. В «Собрании художественных произведений Льюиса Кэрролла» это стихотворение опубликовано под названием «Дама ковша».
о франте, влюбленном в кухарку, и рассказ «Вильгельм фон Шмитц» (Wilhelm von Schmitz) — были опубликованы в «Уитби газетт» (Whitby Gazette). Оба произведения были подписаны инициалами «Б. Б.», которыми Чарлз пользовался еще в детстве в семейном журнале «Ректорский зонтик». Это всего лишь ученические наброски, не очень удавшиеся пробы пера; впрочем, что-то от будущего писателя Кэрролла в них всё же проскальзывает.
Герой рассказа «Вильгельм фон Шмитц» — Поэт (так величает его автор), одолеваемый муками творчества, от чего страдает его друг. Они ссорятся, потом мирятся, отмечая примирение обильными возлияниями. В результате Поэт попадает в руки полиции, заподозрившей его в убийстве неизвестно куда исчезнувшего друга. Но тот в конце концов находится (он заснул под столом), и всё завершается благополучно. Пожалуй, в этом рассказе Чарлзу больше всего удалось стихотворение, которое Поэт посвящает изменившей ему девушке:
Пусть мир жестокий причиняет муки,
Прекраснейший букет попал мне в руки,
Когда тебя я выбрал, моя Сьюки!
Неужто не нашла достойного ты варианта,
И обручилась — с кем… с официантом!
Ужели Шмитц тебе не мил, с его талантом?
О нет! Отвергнут был официант влюбленный,
И ты теперь с главою преклоненной
Поешь о том, когда придет твой нареченный… [43] Перевод К. Савельева.
Читать дальше