Жан Баронян: Бодлер

«Через час ряды слушателей еще более поредели, пустота вокруг кудесника Слова все ширилась, заполненными оставались всего две скамьи. Потом и они опустели; лишь несколько спин горбились, отягощенные непониманием или дремотой. Возможно, те, кто остался, были движимы милосердным порывом, подобно прохожему, который в мрачном поле следует за одиноким катафалком. А возможно, это были привратники или господа из Комиссии по иностранным делам, которых удерживал на посту профессиональный долг» [51] Этот текст Камиль Лемонье написал много лет спустя после лекции. .

Неудача настолько была очевидна, что руководители кружка предложили Бодлеру весьма скромный гонорар. Чуть ли не пятьдесят франков за эту лекцию и за предыдущую, в то время как он надеялся получить в четыре раза больше. Но так как ему во что бы то ни стало хотелось, чтобы о нем заговорили и чтобы Лакруа и Фербокховен — или по крайней мере один Лакруа — пришли послушать его, он согласился прочитать бесплатно еще три лекции.

Через десять дней состоялась третья — о Томасе Де Куинси и искусственном рае, а на следующей неделе — еще две на ту же тему. И каждый раз перед весьма малочисленной аудиторией, причем ни Лакруа, ни его компаньон так и не появились, хотя их приглашали должным образом, и все это несмотря на объявления в основных либеральных газетах, таких как «Эндепанданс бельж», «Этуаль бельж» и «Эко де Брюссель». Зато в прессе правого толка — ни слова, католические круги обычно плохо относились к деятельности кружка.

Крайне возмущенный Бодлер изобретает для себя новую болезнь: бельгофобию.

Но еще больше разожгло и усилило терзавшую Бодлера нелюбовь к Бельгии то фиаско, какое потерпела самая последняя его лекция, состоявшаяся 13 июня 1864 года на улице Нёв у богатого маклера Проспера Краббе. В трех огромных салонах, освещенных люстрами и канделябрами, украшенных великолепными картинами, с абсурдным изобилием пирожных и вин, собралось человек десять, половину из которых пригласил сам хозяин…

Еще более отягчающее обстоятельство: за несколько дней до этого Лакруа и Фербокховен отказались от трех критических сборников, которые Бодлер приехал им предложить. Возможно, им стало известно, что именно он автор напечатанной в апреле в «Фигаро» анонимной статьи, посвященной книге Виктора Гюго о Шекспире…

С этой минуты Бодлер возненавидел Бельгию. Почти сразу же он решил выразить свою неприязнь к стране и ее населению в весьма недружелюбном произведении. Он придумал восемь названий своей будущей книги, четыре для страны и четыре для Брюсселя: «Смехотворная Бельгия», «Настоящая Бельгия», «Бельгия без прикрас», «Бельгия в истинном свете», «Смешная столица», «Смехотворная столица», «Столица обезьян» и «Обезьянья столица».

Бодлер разбушевался. Он обрушился на все бельгийское. На людей, «глупых, лживых, вороватых» — это «куча негодяев», полагал он, которые хохочут без причины, веселятся все скопом, при ходьбе косолапят ноги, походка у них тяжелая, они самонадеянны, презирают знаменитых людей, а в иерархии живых существ их место «между обезьяной и моллюском».

На отсутствие кокетливости и стыдливости у женщин, у всех у них жирные ноги, жирные руки, жирные икры и жирная грудь. На бельгийскую кухню, чересчур соленую, «отвратительную и примитивную». На уличные гулянья и варварство детских развлечений. На общественное образование и всеобщую нелюбовь к чтению.

На разговоры и дурацкие обороты речи бельгийцев (например, употребление глагола уметь вместо мочь). На свойственную им глупейшую привычку отчитывать свою прислугу на фламандском. На их безбожие. На их нелюбовь к священнослужителям и культ Свободной Мысли. На их избирательные нравы и политическую коррупцию, которую они провоцируют. На их государя, скупого и недалекого Леопольда, «жалкого немецкого князька», конституционного короля, превратившегося в «автомат в меблированном особняке». На армию, где «продвижение возможно лишь путем самоубийства».

На искусства, исчезнувшие из страны, если предположить, что когда-нибудь они там существовали, ибо даже Рубенс, представлявший величие, это «хам, затянутый в атлас» и «источник пошлости». На то, как обсуждают живопись.

«Манера, в какой бельгийцы обсуждают достоинство картин. Цифры, все время цифры. Это продолжается три часа. После того как за три часа они перечислят цены продаж, им кажется, что они обсудили живопись.