Николай Зенькович - Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.

Мне он поначалу не то чтобы не нравился, а казался каким-то чересчур напористым, резким, хотя я чувствовала его особое внимание ко мне. Я тогда была уже десятиклассницей, а Михаил учился в девятом. Да к тому же у меня уже был друг — Володя Чернышев — тот, что потом и стал моим мужем, а тогда он учился в лётной школе в Краснодаре.

Михаил был такой крепкий, коренастый, решительный. Он обладал удивительной способностью всех подчинить своей воле. Это задевало мою гордость. Однажды он зашёл к Юлии Васильевне. Я сидела за уроками. Михаил попросил помочь ему с какой-то теоремой. Математика у меня шла хорошо, а он больше склонялся к литературе, истории, читал он просто уйму всего. Ну вот, я ему стала объяснять теорему, а он тем временем увидел пустую рамку от нашей школьной стенгазеты, я её редактором была. «Ты, — говорит, — почему до сих пор газету не сделала, ведь завтра она должна висеть. До завтра сделай». А я думаю: «Тоже мне — командир нашёлся. Ничего делать не буду». Дня через два Горбачёв собирает комитет комсомола. Мы недоумеваем — что, почему? Оказывается, он выносит на комитет моё персональное дело. И начинает: об отношении к общественным делам, о безответственности… Я сижу красная как рак. Короче, вынесли мне выговор или что-то в этом роде. Обиделась я страшно. Иду из школы по аллейке, чуть не плачу. Михаил меня догоняет: «Ну что, пойдём сегодня в кино?» А мы часто ходили в кино всем драмкружком, смотрели одни и те же фильмы по нескольку раз, и Юлия Васильевна объясняла нам тонкости актёрской игры… Я ему: «Да как ты можешь вообще ко мне подходить, ты же меня так обидел!» А он: «Это совершенно разные вещи. Одно другому не мешает».

Вообще-то я отходчивая была, зла не держала. Ну и, конечно, драмкружок нас сближал. Я Нину играю в «Маскараде», он — Звездича. Я — Снегурочку, он — Мизгиря. И мало-помалу я «оттаяла». От него такая сила исходила и целеустремлённость! Он словно взял меня за плечи и повернул к себе. И всё как будто исчезло, остались только его лицо и глаза… Конечно, у нас были не такие отношения, как бывают сейчас. Вы понимаете, о чём я говорю. Мы были совсем другими, даже прикоснуться друг к другу — это было что-то такое!.. Наша дружба запомнилась мне как действительно что-то высокое и чистое».

Вопрос журналиста «Собеседника» Руслана Козлова:

— Юлия Никифоровна, а как у Михаила складывались отношения с учителями? Ведь его независимый характер наверняка не всем был по нутру.

— Он, может быть, один из нас позволял себе спорить с учителями. Я знала, что он мог встать и сказать учительнице истории: вы не правы, факты говорят о другом…

Запомнилось мне ещё вот что. Как-то раз вызвала меня директор школы и повела такой разговор: «Вот вы с Мишей всюду вместе, много времени уделяете друг другу, все старшеклассники на вас смотрят, берут с вас пример, это плохо отражается на успеваемости…» Я не знала, что ответить, сказала, что мы будем реже встречаться. Выхожу и в дверях кабинета сталкиваюсь с Михаилом. «Ты чего здесь?» Ну я ему передала наш разговор с директором. Он говорит: «Подожди меня здесь». Заходит. Через некоторое время из кабинета выходит наша молоденькая Мария Сергеевна, красная, взволнованная. А следом — улыбающийся Горбачёв. Я спрашиваю: «Что ты ей сказал?» — «Да ничего особенного. Сказал: я — отличник и Юля отличница, я — общественник и Юля общественница, и то, что мы дружим, этому не мешает. Так пусть с нас берут пример сколько угодно!» Естественно, ей нечего было возразить.

— Юлия Никифоровна, это было время, которое теперь называют сталинским. Давящая идеология, атмосфера ненависти к ярким личностям. Как уживался со всем этим юный Горбачёв? Пытался ли он самостоятельно осмыслить происходящее, как-то противостоять оболваниванию?

— Наверное, вам всё-таки трудно меня понять… Для меня это просто наша юность — может быть, самое лучшее, самое светлое время в моей жизни. Вы представьте: совсем недавно закончилась война. Мы её помнили, у многих, как и у меня, погибли отцы. Жили мы бедно, но как-то по-доброму… Или только мне так казалось?.. Мы верили, что уж теперь-то будет только хорошее. А вокруг — солнечные просторы. И далёкая от столиц сельская глубинка. И наши репетиции, премьеры, аплодисменты и цветы, как у настоящих артистов. И круг замечательных, понимающих друзей. И жажда честно и радостно жить и работать…

М. Горбачёв:

«В те годы повальным было увлечение художественной самодеятельностью и спортом, хотя условий для занятий практически не было. Я был не только неизменным участником выступлений и соревнований, но и их организатором как комсомольский секретарь. Наши концертные бригады бороздили сёла и хутора, места производственной деятельности селян. Но чаще всего роль сцены выполняли спортивные залы школ, а то и просто коридоры. Что же тянуло в эти кружки самодеятельности? Пожалуй, прежде всего желание общения со сверстниками. Но и стремление реализовать себя, узнать то, с чем незнаком. Увлечение это приобрело в моей школе такой размах, что в драматический кружок не могли попасть все желающие — шёл отбор! Какие пьесы мы играли? В отличие от профессиональных театральных коллективов у нас не возникал вопрос — посильно ли? Играли драматургов всех времён — чаще, конечно, русских. Можете представить, как это получалось, но нас не смущало, и нравственных мук мы не испытывали. Одно могу сказать: старались изо всех сил. И что-то всё-таки выходило, так как на наши постановки шли и взрослые. А однажды драмкружок совершил турне по сёлам района, давая платные спектакли. На собранные деньги купили 35 пар обуви для ребят, которым не в чем было идти в школу.