Николай Зенькович - Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.

Но за Нальчиком начали действовать заградительные отряды, в задачу которых входило выполнение приказа Сталина, известного под названием «Ни шагу назад». Действовали они решительно. Из отступавших быстро формировались части, которые тут же направлялись на передовую. В результате огромных усилий под городом Орджоникидзе немецкие войска, рвавшиеся к бакинской нефти, были остановлены и, как оказалось, уже окончательно.

После того как немецкие части ушли дальше на восток, в Привольном остался небольшой гарнизон, потом и его заменили каким-то отрядом — Михаилу запомнились нашивки на рукавах и украинский говор. Началась жизнь на оккупированной территории.

М. Горбачев:

«Первая новость — вылезли на поверхность те, кто дезертировал из армии и по несколько месяцев прятался в подвалах. Многие из них стали служить немецким властям, как правило, в полиции. После возвращения бабушки Василисы нагрянули к нам полицейские. Учинили обыск, всё перевернули. Не знаю, что они искали. Потом уселись на линейку, а бабушке приказали идти за ними в полицейский участок. Так она и шла через всё село. Там её подвергли допросу. Но что могла она сказать? Что муж её — коммунист, председатель колхоза, что сын и зять — в Красной Армии. Об этом и так все знали. Мать во время обыска и ареста вела себя мужественно. Смелость её была не только от характера — женщина она решительная, но и от отчаяния, от незнания, чем всё это кончится. Над семьёй нависла опасность. Возвращаясь домой с принудительных работ, мать не раз рассказывала о прямых угрозах со стороны некоторых односельчан: «Ну, погоди… Это тебе не при красных». Стали приходить слухи о массовых расстрелах в соседних городах, о каких-то машинах, травивших людей газом (после освобождения всё это подтвердилось: тысячи людей, большей частью евреи, были расстреляны в городе Минеральные Воды), о готовящейся расправе над семьями коммунистов. Мы понимали, что первыми в этом списке будут члены нашей семьи. И мать с дедом Андреем спрятали меня на ферме за селом. Расправа как будто намечалась на 26 января 1943 года, а 21 января наши войска освободили Привольное.

Четыре с половиной месяца село было оккупировано немцами, срок по тем временам долгий. Старостой немцы назначили престарелого Савватия Зайцева — «деда Савку». Долго и упорно он отказывался от этого, но односельчане уговорили — всё-таки свой. В селе знали, что Зайцев делал всё, чтобы уберечь людей от беды. А когда изгнали немцев, осудили его на 10 лет «за измену Родине». Сколько ни писали мои односельчане о том, что служил он оккупантам не по своей воле, что многие лишь благодаря ему остались живы, ничего не помогло. Так и умер дед Савка в тюрьме как «враг народа».

Всё-таки спасло нас наступление Красной Армии. О разгроме немцев под Сталинградом в селе узнали от самих немцев. А вскоре их войска, боясь попасть в новый «котел», стали спешно уходить с Северного Кавказа. С каким восторгом встречали мы красноармейские части!»

В своих воспоминаниях Горбачёв пишет: «Войну я помню всю… Многое, что пришлось пережить потом, после войны, забылось, но вот картины и события военных лет врезались в память навсегда» . Всего три месяца пребывания немцев в селе Привольном, но как запомнил их одиннадцатилетний пацан! Только ли из-за испытываемого страха? Очевидно, не только это врезалось в память. Вот он вспоминает, как при первом появлении немцев в селе скомандовал старшим по возрасту ребятам, пытавшимся бежать: «Стоять! Мы их не боимся!» Пишет, что восхищался мужеством Зои Космодемьянской.

А что же было на самом деле? По словам его матери, записанным А. Коробейниковым, Миша без устали носил немцам воду в баню, ощипывал кур. Об этом искренне поведала Мария Пантелеевна группе журналистов, беседовавших о военном лихолетье.

A. Коробейников:

— Когда мы услышали от матери Горбачёва её рассказ о «немецкой доле» сына, то на всех это произвело почти шоковое впечатление.

B. Болдин:

— Михаил Сергеевич часто вспоминал те тяжёлые годы, но не очень любил говорить о том, как останавливавшиеся в их доме оккупанты заставляли готовить для них пищу, и Михаилу приходилось часами ощипывать гусей, уток и кур для стола гитлеровцев. О зверствах фашистов Горбачёв не говорил, а вот то, что сотрудничавший с немцами калмык выстегал его нагайкой, врезалось в его память, и он часто вспоминал этот недружественный акт по отношению к будущему Президенту СССР.