Петр Горелик - По теченью и против теченья… (Борис Слуцкий - жизнь и творчество)

Вместе они начинали в литинститутско-ифлийской группе поэтов — но, будучи яркими индивидуальностями, пошли в поэзии каждый своим путем. Пользуясь определением Н. Я. Мандельштама, они были в своем творчестве «антиподами, но антиподы помещаются в противостоящих точках одного пространства. Их можно соединить одной линией… Ни один из них не мог быть антиподом, скажем… Ошанина» [298] Мандельштам Н. Воспоминания. Paris: YMKA-press, 1982. С. 157. . Творческий спор не поколебал их давней дружбы. Воспоминания Самойлова о Слуцком «Друг и соперник» стоит воспринимать, имея в виду самойловскую самоиронию. Слово «друг» в названии воспоминаний не менее, а может быть, и более важно, чем слово «соперник». Дружба двух равных и сильных личностей всегда связана со взаимоуважительным соперничеством. Мог ли Самойлов безразлично отнестись к тому, что его первая книга дошла до читателя на год позже, чем первая книга Слуцкого? Мог ли Самойлов безразлично отнестись к тому, что напечатанная на год позже книга его стихов не произвела такого фурора, как книга Слуцкого? Мог ли он безразлично отнестись к тому, что его много позже приняли в Союз писателей?

Даже в глубоко личных, интимных отношениях кое-что подпитывало соперничество. Развод Самойлова с его первой женой Ольгой Фогельсон, знаменитой московской красавицей, в немалой степени был вызван тем, что муж долго не был признан. Для Ольги созревание поэтического дара Самойлова казалось слишком затянувшимся. Она не сомневалась, что он высокоодарен, но признания его потенциальных возможностей ей не было достаточно. Хотелось известности не только красивой женщины, но жены большого поэта — и не в будущем, а сейчас. Ее честолюбие не могла удовлетворить маленькая книжечка стихов «Ближние страны» (1958), изданная через двенадцать лет после замужества и почти не замеченная критикой и читателем. Перед ее глазами был Борис Слуцкий, «друг и соперник», вошедший в поэзию громко и в одночасье. За пять лет до выхода следующей самойловской книги «Перевал» (1963) у Бориса вышло целых три — в том числе «Избранная лирика» тиражом 165 тысяч экземпляров.

И все же это было соперничество особого рода. Оно не мешало соперникам любить друг друга, высоко ставить талант друг друга, радоваться каждому успешному шагу товарища.

Даже в совпадении дня их смерти было нечто мистическое, какой-то особый знак их «парности».

Борис скончался 23 февраля 1986 года на шестьдесят шестом году жизни. Умер он в Туле, в семье брата. Ему была послана легкая смерть. Но даже долгая болезнь не могла смягчить удара для близких, друзей и почитателей.

Четырьмя годами позже, но тоже 23 февраля скончался Давид, не дожив несколько месяцев до семидесятилетия. Он умер на сцене Таллинского театра, где вел организованный им вечер, посвященный 100-летию Бориса Пастернака. Про солдата сказали бы: пал на боевом посту!

Борис Слуцкий из-за тяжелой душевной болезни кончился как художник почти на десятилетие раньше, чем наступила физическая смерть. Смерть Давида Самойлова оказалась последним творческим актом, осветившим весь его путь. Его творческий колодец еще не высох.

В 1977 году, в начале болезни Бориса, Самойлов передал Слуцкому в больницу письмо, в котором писал: «Мы всегда внутренне спорили. Но я всегда помню и люблю тебя».

В чем суть этого «внутреннего», а порою и очень даже внешнего спора двух больших поэтов, сопровождавшего их полувековую дружбу? Разобраться в этом еще предстоит, хотя начало положено по крайней мере в двух книгах: в сборнике «Борис Слуцкий: воспоминания современников» и в монографии Григория Ройтмана «Борис Слуцкий. Очерк жизни и творчества». Попытаемся хотя бы пунктирно обозначить вехи этого спора.

В области формы их спор был продолжением вечного спора между традиционалистами и новаторами.

Самойлов как-то спросил у Слуцкого: «Не надоело тебе ломать строку о колено?» Борис ответил: «А тебе не надоело не спотыкаться на гладком месте?»

Неприятие унылой гладкописи было органическим свойством поэтики Слуцкого. Он создавал стих «одноразовый» (Шайтанов), неповторимый.

Самойлов это свойство ставил очень высоко. Он писал: «<���Слуцкий> ценил содержательность стиха. Но еще отдельно и “левизну”, новаторство формы. Этому вкусу он остался верен навсегда. Хотя вкус этот порой подводил его: нравилось иногда и малоталантливое…

Своего он все же добился: стих его ни на чей не похож.

Слуцкий не всегда писал хорошо. Но читать его всегда интересно…» [299] Давид Самойлов. Памятные записки. М.: Международные отношения, 1995. С. 157.