Алексей Череватенко - Небо Одессы, 1941-й

Я стоял ошеломленный. Да, видимо, и для многих из нас такой поворот событий оказался неожиданностью.

— Череватенко! — услышал я голос командира. — Назначаешься старшим группы. Вылетаете первыми. Через два часа доложить о готовности. — Шестаков прошел перед строем. — Завтра на рассвете вылетает вторая группа — капитана Демченко. Летчики, не имеющие машин, добираются пароходом.

Все стали расходиться по своим делам.

— Товарищ командир, личная просьба… — догнал я Шестакова.

— Давай, давай! — машинально проговорил майор, думая о чем-то своем.

— Разрешите забрать тестя, он не выехал со своими мастерскими, болел… — я еще и сам толком не представлял, как это будет выглядеть. Может, на пароходе…

— Чего ж ты тянул! — возмутился Шестаков. — Торопись!

И я помчался. Мое появление удивило и обрадовало старика. Он все еще лежал в постели — может быть, больной, а скорее всего потому, что показался сам себе одиноким, заброшенным и никому не нужным. Рядом на табуретке стояли какие-то пузырьки с лекарствами.

— Собирайся, отец, — сказал я. — Времени мало…

— Значит, оставляете Одессу? — горестно спросил он.

— Временно, отец, скоро вернемся, — поспешил успокоить его. Но старик недоверчиво покачал головой.

— Раз уж ненадолго, говоришь, то я тут подожду… Куда мне, больному. Только обузой буду. А тебе надо воевать! И крепко бить проклятого захватчика. Спеши, сынок. Благослови тебя бог! Ну, это я так, к слову, по-стариковски… — пробормотал он.

Я крепко прижал его к себе и выбежал за дверь.

Когда четверть часа спустя приехал в полк, группа была полностью подготовлена к дальнему перелету: залито горючее, опробованы моторы. Оставалось сказать Одессе последнее «прощай».

В ожидании сигнала мы напряженно смотрели в небо. Натужно гудели перегруженные машины. Транспортный «вальти», когда-то отремонтированный инженером Юдиным и техником Моисеевым, первым выкатил на старт, в него по лесенке начали входить люди. Комэск Елохин в сторонке прощался с фельдшером Леной Семеновой, она с группой ехала пароходом. Некоторые летчики, не считаясь с перегрузкой, взяли к себе в машины своих техников…

В четырнадцать ноль-ноль в небо взметнулась ракета. Пошел! Мой «ястребок» легко тронулся с места, и вот уже под крыльями поплыли желто-зеленые сады Большого Фонтана, окутанные голубоватой дымкой. Над морем развернулись и стали набирать высоту. Я заметил, как слева и выше стрелой мелькнул «Мессершмитт», за ним другой, третий… Облака скрыли их на секунду, но вот они снова вынырнули, блеснув на солнце крыльями.

Ах, черт побери! Еще вчера я немедленно скомандовал бы: атаковать противника! Но сейчас обстоятельства заставляют меня отступить, проскользнуть незаметно.

«Мессеры» не заметили нас, и мы стали набирать высоту, брать курс на Крым. Нам предстояло преодолеть триста километров над морем. Хватило бы горючего. Встречный ветер уменьшает скорость, двигатель работает с перебоями.

Медленно уплывал под нами город, и я мысленно повторял: «До скорой встречи, Одесса! Мы обязательно вернемся!»

Потом долго, томительно долго мы летели, не ощущая пространства: море и небо, — вот и все ориентиры. И только когда впереди по курсу над морем закружили чайки, я понял, что земля уже близко. Постепенно стали вырисовываться неясные очертания берега, и я что было сил закричал: «Ура! Дотянули! Слава могучим и выносливым „ишакам“!»

Радость моя, однако, угасла, когда увидел белесую пелену тумана. Белое молоко клубилось вокруг низких глинобитных домиков, над плоской равниной, усеянной редкими деревцами. Но выхода нет, горючее на исходе, садиться надо, ничего не попишешь.

На бреющем пробиваем ватную стену и к своему удивлению выходим на полевую площадку вблизи села Кунан. Резкий толчок шасси о грунт, свист ветра в ушах, последний усталый вздох двигателя, и я выбираюсь из кабины. Все приземлились? Серогодский, Педько, Королев, Сечин, Тараканов… А где же комиссар эскадрильи Феодосии Дубковский? Я чувствую, как по спине пробегает неприятный холодок. Ведь Дубковский все время шел рядом. Неужели не хватило горючего, и он пошел на вынужденную? Но тогда это должно было случиться где-то на берегу. Он не мог погибнуть!

Мою уверенность поддержали и механики, прилетевшие раньше на транспортном самолете. Кружил, говорят, одиночный самолет в районе порта Ак-Мечеть, а потом будто провалился.

Немедленно были поставлены на ноги гарнизоны из ближайших сел: начать розыски пропавшего самолета, Подавленные случившимся, мы с нетерпением ждали хоть каких-нибудь вестей, но проходил час, другой, третий, и надежда постепенно покидала нас. Мы уже решили двойками пойти на поиски в степь, держась берега, как вдруг открылась дверь, и на пороге вырос наш Феодосии Никитич. Ребята бросились обнимать комиссара, расспрашивать, что же все-таки с ним произошло.