Алексей Череватенко - Небо Одессы, 1941-й

Твеленева на пароходе «Абхазия» отправили на восток. Жизнь ему спасли, он потом вернулся в строй, снова воевал, заслужил звание Героя Советского Союза.

Одесса жила заботами и помыслами участников обороны города. Однажды комиссар полка Николай Андреевич Верховец привез из города листовки, которые получил в горкоме партии. Это было обращение одесситов к воинам, в котором говорилось:

«Мы, одесские граждане, рабочие и работницы, служащие и интеллигенция, домохозяйки, обращаемся к вам, героическим воинам нашей страны, защищающим Одессу от вражеских извергов, с чувством глубокой признательности и искреннего восхищения вашим мужеством, стойкостью, отвагой… Громите и дальше фашистских разбойников так, как это делаете сейчас!»

Наша эскадрилья «ночников» получила на этот раз короткую передышку. Командир батальона авиационного обслуживания майор Погодин только что возвратился из порта: провожал свою семью. Ко мне он подошел со словами:

— Командир полка приказал предоставить вам машину для отправки семьи. Поспешите, товарищ старший лейтенант, сами знаете, положение тяжелое…

Документы у меня давно подготовлены, ждал только, когда выздоровеет Валентина… Главное — машину дают, остальное уже не так сложно, — думалось мне.

Однако пришлось добрых два часа потратить на беготню из штаба в штаб, пока отпустили в мое распоряжение шофера Николая Трегуба. Лишь в пятом часу вечера подъезжали мы к Вознесенскому переулку, неподалеку от вокзала. Переступаю порог. Коридор сплошь завален корзинами, чемоданами, узлами. Жена кормит сына, сестра ее Мария еще что-то укладывает в чемодан.

— Граждане дорогие! — говорю им с отчаяньем. — Кто же будет тащить все это хозяйство? Да с таким багажом и на пароход не пустят!

Жена умоляюще смотрит на меня:

— Да ведь малыш… И не на один же день едем, — и заливается слезами.

И все-таки половину груза пришлось оставить, отобрали самое необходимое. Присели на дорожку по обычаю. И снова жена в слезы.

— Ну успокойся! Что еще?

— Тяжко дом оставлять, как ты не понимаешь… Может, обойдется? Неужели город сдадут?

— Да и не собираемся сдавать! — с жаром убеждаю.

— Тогда зачем уезжать? — набрасывается она на меня. — Жены Асташкина, Орлова, Пискунова не испугались, ты сам говорил, что они помогают оружейникам набивать патронами ленты. Чем я хуже, я тоже хочу помогать полку!

И я снова долго и терпеливо уговариваю ее, положив руку на плечо. Дескать, все правильно, была бы ты мне боевой помощницей и никуда бы не уезжала, но ведь о Викторе, о сыне нашем нужно подумать!

Валентина покорно соглашается, но снова и снова оттягивает время. Нет отца, ушел в свои мастерские, он остается с предприятием, но нужно же попрощаться… Может, последний раз видимся, — глаза моей Валентины снова наливаются слезами, и это становится нестерпимым.

Наконец, Коля Трегуб решительно произносит:

— Больше ждать нельзя!

— Да, да, — подхватываю я, — можем опоздать! Отец напишет…

Очутившись на Пушкинской, в бесконечном потоке машин, лошадей, тележек, обо всем говорим уже в прошедшем времени. Что было, чему радовались, того уж нет. Дома, цветы на клумбах, каштаны, платаны, бирюзовое море — все расплывалось, теряло свои конкретные очертания.

Подъезжаем к порту, и Мария испуганно восклицает:

— Боже! Сколько народу? Да разве сможет корабль всех вместить?

Да, действительно, город стал кочевым. Трудно протиснуться в этом потоке. Громыхают повозки, нагруженные скарбом, стреляют выхлопными трубами грузовики, кричат дети. Зной, пыль, запах гари. Грустным, укоризненным взглядом провожают нас стоящие вдоль дороги старухи. И мне кажется, что упрекают именно меня. И хочется крикнуть: я остаюсь и буду до последнего вздоха защищать город, защищать вас!

В порт мы все же успели вовремя. Однако, когда я стал наводить справки, оказалось, что теплоход «Ленин», на котором должна была отплывать моя семья, снялся с якоря полчаса тому назад. Я растерянно переступал с ноги на ногу, и дежурный стал объяснять, что «Ленин» ушел раньше, так как погрузка была закончена досрочно, а оставаться в порту небезопасно: фашистские самолеты не дают покоя.

Опоздавших комендант порта распорядился отправить на танкере «Ворошилов». Мы воспрянули духом: танкер уходит сегодня и приблизительно через час начнется посадка. Не успели спустить трап, как на берегу началось нечто невообразимое. Сотни людей с чемоданами и узлами, словно подгоняемые вихрем, ринулись через проходные ворота к пирсу. Вскоре, однако, установился относительный порядок. Шаг за шагом продвигалась очередь. Но когда мы почти уже подошли к трапу, надрывно завыли сирены. Воздушная тревога! И все поспешили в укрытия. Мы спрятались за высокой каменной стеной. Самолеты появились со стороны города. Послышался свист летящих бомб, внезапно земля вздрогнула, к небу взметнулись оранжевые столбы. Когда утих грохот и немного посветлело, я увидел небо, густо усеянное хлопьями разрывов зенитных снарядов. «Юнкерсы» вразброд уходили в сторону Лузановки. Четыре наших «ястребка» наседали сверху, ведя по противнику интенсивный пушечный и пулеметный огонь.