Александр Шатравка - Побег из Рая

— Граждане! Читайте перечень того, что я могу принять, — объяснял сотрудник больницы в военной форме, показывая на плакат:

Масло — до 400 г. Хлебобулочные изделия — до 400 г.

Сахар — до 500 г. Конфеты — до 500 г.

Варенье — до 500 г. Сало — до 500 г.

Мёд — до 500 г. Лук, чеснок — до 500 г.

Овощи — до 1 кг. Яйца — 10 штук

Фрукты — до 1 кг. Молоко сгущенное, консервы — 3 банки

На другой день я на свой страх и риск во время перекура в мастерских незаметно нырнул в прогулочный двор. Сразу нашёл брата. Недалеко прохаживался прихрамывая на одну ногу Леонид Плющ. Он разговаривал с Сашей Полежаевым, бывшим десантником, который, как мне было известно, пытался из Египта перейти границу в Израиль, но был схвачен. Мы подошли и поздоровались с ними.

— Вас скоро на Запад отправят, — тороплюсь доложить Плющу.

— Это я знаю, — спокойно ответил он, — по всей видимости, 9 января.

— Вы хоть там расскажите про все ужасы, какие происходят здесь. Вот и я с братом в больнице только за то, что мы не хотели жить в этой стране.

Мне хотелось рассказать Плющу об Андрее Заболотном, но Андрей просил меня не делать этого, считая, что международная огласка только ухудшит его положение.

— Не знаю, смогу ли я всё запомнить. У меня сейчас совсем памяти нет. Да, а как ваша фамилия? — спросил Плющ, с которым мы уже не раз встречались…

— Миша, расскажи всё сначала, а я побегу, — попросил я брата.

Больные начинали заходить в мастерские. Контролер, облокотившись на штакетник стоял спиной ко мне в метре от калитки. Через минуту в мастерской из-за моего отсутствия могла быть поднята тревога. Я осторожно вышел, прикрыл калитку и, нагнувшись, как будто подбираю с земли окурки, медленно подошёл к дверям мастерских. Сердце моё билось от страха.

Из швейки уже бежал санитар разыскивать меня.

— Вот, бычки на курево мне передали, — показал я санитару.

— Следующий раз закрою тебя в отделении. Понял? — предупредил он.

Девятого января администрация отдала приказ, чтобы во время вывода Плюща из больницы все больные, санитары и хозобслуга оставались внутри помещения и не пытались выйти наружу без разрешения. Администрация больницы соблюдала тайну, о которой давно все знали и говорили. Теперь это невероятное событие политические больные обсуждали между собой на прогулке и в палатах. Как себя поведет Плющ на Западе? Будет ли он рассказывать там о всех ужасах советской психиатрии? Сменит ли он свои политические убеждения или после всего пережитого все равно останется убежденным марксистом?

Утром 11 января медсестры перешептывались между собой, обсуждая услышанное в передачах, запрещенных антисоветских радиоголосов.

— Плющ-то, уже успел дать пресс-конференцию в Вене. Опять Любарскую и Бочковскую вспоминали.

Медсестры делились информацией с санитарами, а те распространяли всё услышанное по всей больнице. Это был парадокс советской действительности. Никто из этих людей и не подозревал, что сами они становились распространителями антисоветской «клеветнической» пропаганды. С этой статьёй Уголовного кодекса «За антисоветскую пропаганду» здесь в больнице среди всех политических больных находилось человек пятьдесят, а может, и больше.

Сергей Потылицын рассказал мне, что Плющу незадолго до отъезда на Запад провели внеочередную медкомиссию. Каткова вместе с профессором Блохиной и лечащим врачом признали, что у Плюща под воздействием их лечения настолько изменилось в лучшую сторону состояние здоровья, что можно изменить ему режим на более мягкий. Два месяца назад на комиссии они были совсем иного мнения, убеждая Леонида, что ему надо ещё долго — долго лечиться. Так мы стали свидетелями лицемерного поведения отпетых мракобесов, — иначе не назовешь это деяние авторитетных светил медицины.

Советская пресса на это событие отреагировала быстро. В ней начали появляться статьи в ответ на обвинения Западом в нарушений прав человека в Советском Союзе.

Содержание и тон этих статей были такими, что простому советскому человеку при полном отсутствии объективной информации в самом деле было сложно разобраться. Советский человек доверял своей прессе. Читая газеты и журналы, он знал, что диссиденты — это очернители социализма, работающие за американские доллары; что переходчики границ — это предатели Родины или шпионы; что из Советского Союза может выехать свободно любой желающий. Вон, евреи, если хотят, свободно едут в Израиль, но те, кто уже выехал, теперь домой на Родину рвутся, но для изменников нет обратной дороги домой. Здесь, в стенах спецбольницы, лживость советской пропаганды была налицо. Это, видимо, и побудило администрацию предпринять меры. Газеты с разоблачительными статьями известных писак, вроде Бовина, Зорина или Андронникова, на обвинения западной прессы в использовании советской психиатрии в политических целях, стали таинственно пропадать. Теперь, как это не смешно звучит, больничная администрация подвергала цензуре советские газеты. Номера, которым удавалось проскочить, передавались из отделения в отделение, из рук в руки как нелегальный антисоветский материал. Особым успехом пользовалась статейка из « Красной Звезды » под названием « Куда подевалась Защита ». Автором этой стряпни был некий Николай Ефимов, комментатор АПН. Вот начало этой статьи: