Александр Шатравка - Побег из Рая

— Ну как, Корчак, нравятся тебе макароны по-флотски? — спрашивает врач человека, прослужившего много лет на флоте.

— Только не по-флотски, а по к-р-р-а-аснофлотски. К-р-р-аснофлотские эти макароны, — огрызнулся бывший моряк, уминая их за обе щеки.

— Пусть будет так, по-краснофлотски, — спокойно ответила врач.

Несколько больных, рассмеявшись, закашлялись, давясь макаронами от смеха, другие поглядывали искоса то на Корчака, то на врача, ожидали что он ещё отмочит. Врач не стала с ним продолжать разговор и подошла к восемнадцатилетнему Славику Гонину.

— А что ты, Гонин, скажешь про макароны по-флотски?

— Очень вкусные, — ответил Славик, зная что Корчаку ответ может и пройдет, а у него ещё ягодицы до сих пор болят от курса сульфазина.

Бедный Славик. Он с раннего детства пытался удрать на Запад, но тогда всё обходилось детским приёмником. На этот раз он решил выбраться через Финляндию. В Ленинграде в кассе на вокзале у него спросили пропуск, чтобы оформить билет в приграничный город Выборг. Ничего у Славика не было и он был задержан, наговорив от обиды, сгоряча очень много плохих слов в адрес страны Советов и… страна отправила его лечиться.

Рядом со Славиком причмокивая ел старый беззубый колхозник, дед Кулиш. Врач прошла мимо, не замечая его, она прекрасно понимала, какой он антисоветчик с двумя классами церковно-приходской школы, ляпнувший в своём сельсовете, что при панах лучше жилось, чем при коммунистах. Уже в течение трёх лет она хотела выписать его, но это было не в её силах. Главные психиатры, решавшие судьбу деда, сидели в других кабинетах с табличками на дверях: КГБ.

Я не мог дождаться прогулки, в палате с включенным динамиком находиться было невозможно. Да ещё и дед-фронтовик, контуженый, почти глухой, включал динамик на полную громкость и ходил взад и вперед, подпевая песням.

Я решил терпеть, не выключать радио, чтобы это не было расценено медперсоналом как моё нежелание отмечать великую дату революции

Пришла зима, и теперь, выходя на прогулку, мы вытаскивали из мешков зэковские зимние шапки, кирзовые ботинки и замызганные соплями фуфайки. Ботинки были разного размера, многие с гвоздями внутри и могли быть оба на одну ногу. Во дворе по утрам примораживало и вонь не так сильно смердела, как в тёплую погоду. У меня теперь был новый знакомый, отслуживший на границе с Турцией и решивший в 1971 году её перейти. Это был Славик Меркушев. Его арестовали, дали статью «Измена Родине» и срок-десять лет.

Я видел, как он прибыл в больницу в зэковском одеянии и с пышной длинной бородой, которую ему здесь сразу сбрили. Лекарств назначили немного, и Славик пока был похож на нормального человека, рассказал мне историю своей жизни.

— Однажды в клубе нашего лагеря под прикрытием темноты были разбросаны листовки. Они имели провокационный характер — стравить одну группу заключенных с другой. Это было сделано, несомненно, лагерной администрацией. Я и ещё несколько моих товарищей начали проводить расследование и след вывел нас на ментов. Администрация, боясь разоблачения, придралась к нам по липовым причинам и как нарушителей режима, отправила во владимирскую тюрьму на крытку, где я пробыл несколько лет. Однажды я пожаловался врачу, что голова болит, просто хотел таблетку для сна получить, хотя голова у меня никогда не болела. Прошло несколько месяцев, и вдруг меня в Институт Сербского привезли, где мне эту жалобу и показали. Из Сербского вместо лагеря, где мне осталось досидеть три года, я оказался здесь. Кстати, мне на зоне о двух братьях Шатравка — переходчиках границы рассказывал Альдигис Жипре. Он с тобой в Сербском был, — поспешил сообщить мне Славик.

— Так значит его все-таки признали здоровым, — обрадовался я.

— У него признали временное психическое расстройство, — ответил он и спросил: — А ты с братом видишься?

— Очень редко. Когда Каткова спрашивала больных какие есть просьбы или жалобы, я попросил её поместить меня с братом в одно отделение, но она сказала, что это невозможно, а вот свидание нам обещала устроить.

В понедельник медсестра сообщила, что свидание с братом будет сегодня в кабинете врача. Это было подарком от Катковой, старая чекистка держала слово. Миша был уже в кабинете и сидел на стуле возле санитара и медсестры из своего десятого отделения.

— Вы хоть поздоровайтесь, вы ведь так давно не виделись, а может виделись, а? — усадив меня на стул рядом с братом и наблюдая за нами, начала моя медсестра.