Василий Савин - Минёры не ошибаются

Обводит глазами окружность. Канавку, что я для страховки его пробил.

— В людях поздно мне ошибаться, — внушаю. — Сколько сквозь душу их пропустил. На краю жизни повидал сколько... И вовсе не я, а сам ты в себе оши­баешься, брат, скорее. Но ничего, в другой раз помогу. Теперь с делом справляться надо, нельзя здесь и завт­ра народ собирать. И зрителя в люльке держать не имею права.

Не двигается, сидит. Снова как деревянный. Что ж это, мамочки, думаю, нервный шок? Доконал-таки пар­ня беседой? Рассказывали, кто на войне в окружении побывал, случалось с иным такое — хоть ты тащи его, хоть как колоду бросай.

Нет, гляжу, разжимает губы.

— Спускайтесь, товарищ прапорщик, оставьте меня одного.

Да ну? На мужской разговор похоже. И в глазах не телячья тоска.

— Что ж, — по плечу его хлопаю, — помогай, брат! Как устанешь, сигнал подай, смотреть буду снизу. Нель­зя через силу, помни!

Спустился на землю, взял бинокль. Хоть и был уже в нем уверен. Вижу, колотит. Колотит, милый, еще и как! Без злости, размеренно бьет, по делу...

Через два с половиной часа только подал сигнал. Встретились на площадке — не узнать парня. Чистый, как перед свадьбой, пыли кирпичной и той не видать. Под­тянулся я к месту, смотрю — чуть не полкруга добавил!

Вскоре сержант подъехал, вовсе дело пошло на лад. Последние сантиметры я сам добивал. Мягонько оса­дил на зубило шестипудовый кирпичный цилиндр со стальной сердцевиной, просунули в щель с трех сторон крюки, сзади его зацепили, выдвинули до половины. Приняли на руки, опустили на дно. Веревками закрепи­ли, две веревки еще вниз сбросили — оттягивать люль­ку от кровель и стен, — сами вылезли на площадке.

Благополучно спустили, погрузили на подготовлен­ную машину — на земляную подушку, отгороженную от кабины двойной загородкой с метровым слоем земли. Сам я в кузове ехать собрался — за взрывоопасным предметом присмотр положен, — сержанта в кабину, Грачева в газик наш отправляю.

Не торопится, мнется.

— В чем дело, минер?

— Разрешите мне здесь, товарищ прапорщик...

Смотрит на кузов так, будто медом там мазано. Подумал я, понял его. Оглядел еще раз снаряд: куда он денется в упаковке своей кирпичной, в подушку утоплен до половины, да и дорога — асфальт. Пожа­луй, и лучше так будет, шофер хоть и опытный, на пере­возке боеприпасов работал, а все-таки не мешает с ним самому. Проинструктировал, за чем следить, как сиг­нал подать в случай.

Поехали на минимальной скорости, выбирая самые малолюдные улицы, — впереди грузовик с офицером, знающим город, с солдатами для оцепления места подрыва, сзади газик с сержантом. Водитель мой толь­ко вначале поволновался, рассудил, видать, что опас­ность невелика, раз по городу разрешено ехать. Задал я ему нужный режим, начал с устатку задремывать под монотонный моторный гул — время к закату уже кло­нилось.

Вдруг чувствую — локтем толкает.

— Нет, нет, все в порядке, а только прислушайтесь...

Тьфу ты черт!

— Неужели не слышите?

Что там услышишь, на малой скорости громче гудит мотор. Впрочем, ему-то... Говорил один старый води­тель, что птиц даже слушать машина ему не мешает.

— Скворец, что ли? — спрашиваю и тут. Время как раз прилететь им было.

Сбавил он газ — человеческий слышу голос. Поет. Заливисто, звонко, счастливо...

— Новобранцы, — предположил. Тоже время и им подходило.

— Да нет же, солдат ваш!

В самом деле Грачев! Защитный барьер голос так отражает, что кажется, будто со стороны.

— Чего это он, товарищ прапорщик?

Подумал я и не стал объяснять. Все-таки человек посторонний.

— Праздник, — говорю, — у него сегодня. День рож­дения, потому и поет...

Дальше уж не дремалось. Увиделся день этот, слов­но издалека,— толпы, машины, корреспонденты... Завт­ра напишут в газетах: памятник, мол, спасен, с риском для жизни. Трудности те опишут, что снизу увидеть смогли...

А главное так и останется между нами. Между Гра­чевым и мною.

Еще пройдет время, заделают реставраторы цоколь. По цвету кирпич постараются подобрать. Но как бы ни подгоняли, долго еще отличаться он будет. И будут прохожие головы поднимать, отыскивать взглядом за­плату, приезжим показывать и туристам...

Потом и кирпич постепенно сравняется и в памяти у людей след затрется. Кроме как у двоих. И если окажется из них который вновь в этом городе, сколько бы лет ни прошло, а найдет и тот шпиль, и окошко, и круг...

И дело не в риске для жизни. А в том, что в жизни каждого из двоих было означено этим кругом...