Михаил Аношкин - Рубежи

Коннов был опытным человеком. Такие сборы ему, конечно, не впервой. Держался уверенно, по-хозяйски озабоченно. Дотошно проверял все, чтобы не упустить какую-либо мелочь. И что-то не договаривал.

На аэродроме погрузились в «дуглас». Иллюминаторы задернуты темными шторками. Посреди самолета возвышается тумба для стрелка. Над нею отверстие в потолке, укрытое снаружи плестигласовым колпаком. Там пулемет. Летчик неторопливо пристегнул карабинчики парашютов за трубку, примерно такую, как в трамваях. Объяснил, что прыгать надо, когда загорится лампочка, укрепленная над входом в пилотскую кабину.

Было несколько видов десантных парашютов. Первый прыжок я совершил с парашютом ПД-6. У него ручное кольцо и запасной парашют. Сейчас у нас были парашюты ПД-41. Ручное кольцо у них существовало лишь для подстраховки. Раскрывался парашют автоматически: вытяжная фала крепилась за что-нибудь в самолете (в «Дугласе» за трубку) и при прыжке вытягивала парашют из укладочного мешка, разрываясь при динамическом ударе. Так что не беспокойся — парашют всегда раскроется.

Запустили моторы. Стрелок встал на тумбу, и голова у него оказалась в плестигласовом колпаке. Моторы взревели на бешеных оборотах, самолет вздрогнул и побежал по взлетной полосе.

Трудно рассказать о состоянии, которое охватило нас. Был страх, было любопытство. Была и особая приподнятость настроения от необычности происходящего. Батенев закрыл глаза, вроде бы решил вздремнуть. Коннов сдвинул в сторону шторку и пристально вглядывался в ночную темень.

Самолет набрал высоту. Воздушный стрелок топтался на своем пьедестале, стараясь не проворонить опасность. Но луна спокойно струила бледно-оранжевый свет и действовала умиротворяюще. Почему-то подумалось, что при ее свете ничего плохого произойти не может. Внизу плыла темная, без огоньков, земля.

И вдруг что-то изменилось. Я отодвинул шторку иллюминатора и глянул вниз. Там, насколько хватал глаз, яростно бушевали вспышки огня. Лучи прожекторов качались в темном, чуть подсвеченном лунным светом небе. От земли заспешили навстречу оранжевые пунктиры, и я не сразу догадался, что это трассирующие пули. Ко мне нагнулся Коннов и, перекрывая гул моторов, прокричал:

— Фронт!

Все сошло благополучно. Земля вновь укуталась в темно-синюю густую вуаль. Самолет резко тряхнуло, он стремительно пошел вниз. Заекало сердце — неужели зацепила шальная пуля? Дверь пилотской кабины открылась, вышел командир корабля и рукой показал на вспыхнувшую лампочку: пора! Командир открыл наружную дверь, призывно махнул рукой — прыгать! В самолет ворвался ветер. Первым к двери подошел Коннов. Он дружески потрепал за рукав летчика и исчез в темной дыре. За ним была моя очередь. Я глянул вниз: под самолетом острыми макушками ощетинился лес, на обширной вырубке полыхали четыре костра, образуя прямоугольник. Зажмурившись, я бросился в звенящую пустоту и через секунду почувствовал сильный толчок — раскрылся парашют. Лямки вещевого мешка не выдержали, еле успел удержать его руками.

Приземлился я на опушке. Парашют погас спокойно — безветрие. Быстро освободился от подвесной системы, скатал парашют в комок и запрятал под куст, чтоб менее был заметен. Осмотрелся. За редкой тоненькой стенкой леса мигали сигнальные костры. Наскоро приспособил лямки вещевого мешка и закинул его за плечи. На всякий случай взял наизготовку автомат и двинулся на огни. Меня остановил властный оклик:

— Стой! Кто такой?

Голос доносился из-за темного куста. Тот, за кустом, конечно, видел, как я приземлился, как возился с парашютом, а потом с вещевым мешком. А если это враг? Как бы он поступил? Смотря по тому, что ему от меня надо… Я ответил:

— Ладно, стою.

— С неба?

— Сам же видел.

— Мало ли что я видел! Я, может, хочу услышать: говоришь ты по-русски или нет. А ну, шагай к костру!

Шагая, нет-нет да оглядывался — что за невидимка командует мной. Тот не показывался. У костров толпились партизаны. Они окружили Батенева. Увидев меня, пригласили подойти. Какой-то паренек в шапке-ушанке потрогал погоны у меня на плечах и присвистнул. Погоны ввели только нынешней весной, и партизаны их еще не видели.

Собрались все, кроме Коннова. Один из партизан без особой тревоги сообщил, что сержанта ждать не надо: при приземлении он вывихнул ногу и его унесли в лазарет. Сказано было просто, как само собой разумеющееся. И это подтвердило мои сомнения — Коннов, видимо, имел свою задачу, о которой нам знать не полагалось. Больше я Коннова не встречал.