Креативы Старого Семёна

Чемпионат был отборочным к межзональному - играли все, за исключением Корчного и свежеиспечённого чемпиона мира Спасского. Да и тот иногда приходил в комнату за сценой, где собирались участники. И всех их можно было наблюдать вблизи, и за любимой работой. Многое сейчас вспоминается.

Помню А.Зайцева, милейшего человека, блестяще сыгравшего в предыдущем чемпионате в Алма-Ате, достойно боровшегося в матче с Полугаевским - и провалившего этот чемпионат. Жить ему оставалось год.

Помню старика Жуховицкого (он был моложе меня, нынешнего), набравшего в этом сильнейшем турнире 50% . Таля и Петросяна, играющих за сценой блиц. Либерзона, упорно игравшего чёрными сицилианскую с ранним Фb6. Знаменитую партию Тайманова с Лутиковым из последнего тура.

Помню поразившую меня идею Штейна в партии с Талем (а может, это была теория, не знаю) - в сицилианской при белых слонах на b3 и h4 и черных пешках d6,e7,f7,g6,h6, слонах d7 и g7 и ферзе на d8 он побил ладьёй на d6 и на g6-g5 сыграл Лg6.

Помню, как возмущался Т.Петросян публикой, когда Васюков просрочил время в партии с Талем, имея лишнюю фигуру, и зал, болевший за Таля, зааплодировал.

Помню, как тот же Васюков при доигрывании партии с Гуфельдом получил ничейный эндшпиль "король с пешкой против короля" - и играл его до пата.

Помню всегда спокойного Смыслова и всегда нервного Полугаевского. Помню трагический для Таля день доигрывания, когда он, проиграв, казалось, лучшую позицию Фурману, потерял последние шансы на выход в межзональный.

Помню блестящую статью (кажется, в "64") знаменитого драматурга Леонида Зорина, сидевшего каждый вечер в зале и страстно болевшего за Тайманова.

И, самое главное, я помню всегда заполненный зал ЦДКЖ. Возможно ли такое сегодня? И что шахматы с тех пор приобрели, и что потеряли?

Москвичи постарше помнят, что известный ныне шахматный клуб на Якиманке был создан и укрепился фактически благодаря одному человеку - Илье Лазаревичу Иткину. Был он, как ни удивительно, отставной офицер. Удивительно потому, что ничего военного не было ни в его облике, ни в манерах. Интеллигентен он был до мозга костей, фантастически добр, и как-то очень по-милому бестолков.

Клуб был его любимым детищем. Сейчас, вспоминая то время, я даже не представляю, как удалось этому мягчайшему человеку выбить из районных властей все необходимые решения, согласования, разрешения, добиться финансирования и т.д. и т.п.

Каждый добытый рубль, пошедший на ремонт этого полуподвала, покупку шахмат, инвентаря и прочего наполнял его сердце гордостью. А как любил он всех посетителей - и мастеров, и простых любителей шахмат, как старался, чтобы им было хорошо и уютно!

Кроме клуба, было у него ещё два увлечения - фотография и поэт Евтушенко. Фотографировал он увлечённо, хотя и плохо, фотографии вывешивал в клубе, всех водил по клубу и показывал свои "выставки". Поэт был его кумиром, он мог говорить о нём часами. Помню, что Илья Лазаревич даже устроил в клубе фотовыставку "Тридцать лет творческой деятельности Евтушенко". Мэтр посетил выставку. Илья Лазаревич запечатлел это эпохальное событие. На стендах появились новые фотографии.

Однажды, уж не помню кто, решил его подразнить и показал эпиграмму Гафта на Евтушенко - довольно злую. Бедный Илья Лазаревич невероятно расстроился. На следующий вечер он пришел в клуб бодрый и подтянутый - за ночь был сочинён ответ клеветнику в стихах же. Смысл длинного стихотворения был в том, что Евтушенко - слон, а Гафт - моська, на него злобно лающая. Но вот что волновало Илью Лазаревича - а вдруг эпиграмму написал не Гафт? А он ни за что обидит человека? По зрелому размышлению ответ был назван "Гафту, если это он написал эту эпиграмму".

…Ильи Лазаревича давно уже нет на белом свете. Надеюсь, что не я один его помню и люблю.

Когда-то я играл с Талем. В футбол. Было это в 1972 году, на пляже, в крохотном эстонском городке Вильянди, где проходил очередной мемориал Ильмара Рауда. Хотя я был (и остаюсь) человеком хилым, но когда он на меня бежал с мячом, я испугался - за него. Тоненькие ручки, тоненькие ножки, исполосованное шрамами от операций тело. Еле увернулся.

Производил он необычайно сильное впечатление, не в последнюю очередь своим необычайным остроумием. Там было два турнира: главный, где играли 14 человек - Таль, Суэтин, Шамкович, Дворецкий и другие мастера, и побочный - швейцарка (опен, по-нынешнему), 42 человека.