Дайана Энрикес - Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

О’Хара и Перес предстали перед судьями-магистратами федерального суда Манхэттена, и их освободили под залог в миллион долларов с каждого. Их адвокаты заявили, что те невиновны и что они будут энергично бороться против обвинений, которым сопутствует тюремный срок до тридцати лет.

В 6.00 утра слякотного и снежного дня 25 февраля 2009 года группа агентов ФБР подъехала к многоквартирному дому на Восточной Семьдесят девятой улице недалеко от Ист-Ривер. Они направились прямо в квартиру Дэна Бонвентре и сообщили ему, что он арестован.

Рутинная процедура. Ему позволили одеться, сообщили об ограничениях на предметы гардероба, надели наручники, проводили вниз и усадили на заднее пассажирское сиденье казенного седана. Некогда Бонвентре был так похож на Берни Мэдоффа, что сотрудники пошучивали, будто они близнецы, разделенные после рождения. Теперь это сходство исчезло. С тех пор как Бонвентре в последний раз приходил на работу в «Помаду», он отрастил седую, аккуратно подстриженную бородку и похудел. На Фоли-сквер его, укрывшегося под зонтом, обступили телеоператоры. Он выглядел опустошенным и напуганным.

У Мэдоффа он более тридцати лет был одним из старших руководителей, а теперь его обвиняли в сговоре с целью поддержки и укрывательства финансовой пирамиды, – в частности, помогая Мэдоффу выжить в денежном кризисе конца 2005 года. Комиссия по ценным бумагам и биржам выдвинула против него параллельный гражданский иск, как и в случае с О’Харой и Пересом.

Начинался 2010 год, но не было видно конца ни одному из изнурительных путей, начало которым положил арест Мэдоффа, за исключением дороги Мэдоффа в жизнь за решеткой. Следствие прокуратуры из-за частой смены сотрудников продвигалось мелкими шажками, но уголовные дела неуклонно приближались к далеким еще дням начала судебных процессов. Гражданские иски все так же направлялись в апелляционные суды, где обе стороны будут ждать и молиться о защите. А реформа регулирования в отдельно взятой Комиссии по ценным бумагам и биржам продвинулась настолько, насколько позволяли бюджет и наложенные Конгрессом ограничения.

SIPC все-таки заплатила тысячам жертв, и те начали восстанавливать свои разбитые жизни. Тем временем летом 2010 года более двух десятков жертв (в основном «выигравших вчистую») объединились для совместной работы, чтобы опубликовать трогательный сборник эссе «Клуб, в который никто не хотел вступать» – свидетельство жестокого разочарования и спокойного героизма, проявившихся вследствие преступлений Мэдоффа. А группы защитников, сформировавшиеся в противостоянии Пикарду, все так же добивались налоговых льгот для жертв Мэдоффа и конструктивных реформ в SIPC, которые будут рассматриваться осенью на слушаниях в Конгрессе.

За кадром же весна и лето 2010 года были отмечены почти безостановочной деятельностью группы Ирвинга Пикарда ввиду того, что они с Дэвидом Шиэном подгоняли свой персонал к 11 декабря – крайнему сроку подачи самого крупного и самого сенсационного иска «по возврату ранее выплаченных сумм». Но эти месяцы принесли и непредвиденное давление, а также постоянные закулисные трения между сотрудниками Пикарда и генеральной прокуратурой из-за имущества, конфискованного у Мэдоффа и других обвиняемых. Шиэн с самого начала утверждал, что продажу имущества следует оставить конкурсному управляющему, поскольку все расходы в этом случае оплачивала SIPC и жертвам, таким образом, оставалось больше денег. Прокуратура же предпочитала проводить продажи конфискованного имущества через службу судебных приставов: этот процесс был им лучше знаком и более выгоден для их бюджета.

Конфликт достиг апогея весной 2010 года, когда прокуратура влезла в затянувшиеся переговоры между Ирвингом Пикардом и наследником Пикауэра. Главный юрист Пикауэра, Билл Забел, в шаге от мирового соглашения, требующего уплаты наследником 5 млрд долларов конкурсному управляющему, заартачился, когда прокуратура стала угрожать подачей иска о гражданской конфискации, претендуя на дополнительные активы сверх любого соглашения с Пикардом. Забел вежливо, но неумолимо настаивал на том, что мировая будет окончательной – или не состоится вовсе.