Дайана Энрикес - Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

Борьба Эндрю с раком, которая началась в марте 2003 года, когда у него на шее обнаружили лимфатические узлы, по-видимому, положила конец прежней карьере в семейной фирме. В тридцать семь лет он заболел лимфомой – предположительно ее редкой и почти всегда смертельной формой, которая называется лимфомой клеток мантийной зоны, хотя поставить точный диагноз в его случае оказалось затруднительно. Он прошел шестинедельный курс лечения и «вышел из испытаний с обритой головой, новообретенным интересом к йоге и с открытой людям душой, чего я не замечал прежде», как отметил его молодой родственник Роджер в записках о своей собственной безнадежной борьбе с раком, опубликованных посмертно. После лечения Эндрю стал больше отдыхать, больше времени проводить со своими детьми, всерьез занялся игрой на фортепиано и часто говорил о том, как важно наслаждаться каждым днем, потому что «жизнь коротка».

Жизнь Марка Мэдоффа тоже стала напоминать жизнь в витрине. Все таблоиды Нью-Йорка знали, что у них со второй его женой Стефани в феврале 2009 года родился малыш, четвертый ребенок Марка и второй – Марка и Стефани. Вся пишущая о Мэдоффе блогосфера знала, что ни Рут, ни Берни не видели новорожденного внука, так как Марк, подобно Эндрю, со дня признания отца избегал любого контакта с родителями. В будущие месяцы любой обладатель телевизора или компьютера будет знать, что жена Марка обратилась в суд с просьбой изменить фамилии ее и детей на «Морган», чтобы избежать опасного клейма «Мэдофф» – фамилии, отказаться от которой ее мужу было не так легко.

Большинство из тех, кто был знаком с семьей Мэдофф, полагали, что Берни был ближе к Марку, более душевному и менее рассудочному, чем Эндрю, хотя Мэдофф всякий раз, возвращаясь после долгого отпуска на этаж трейдинга, обнимал и целовал каждого из сыновей. Один многолетний друг вспоминал обед с Рут и Берни в 1999 году: «Берни девяносто процентов времени, пока длился обед, провел не за столом, а за разговором с Марком, вроде как держа его за руку». Марк к тому же с большей, чем Эндрю, охотой присоединялся к отцу, когда тот приветствовал участников многочисленных мероприятий, проводимых индустрией ценных бумаг, и гостей ежегодных рождественских вечеринок для сотрудников, а также в его поездках на побережье в Монток.

Но каковы бы ни были личные драмы сыновей, оба они занимали в фирме Мэдоффа официальные должности, которые налагали на них юридическую ответственность как на лицензированных профессионалов Уолл-стрит. Поэтому оба были легкой добычей для гражданского судебного процесса Комиссии по ценным бумагам и биржам, которая могла обвинить их в неспособности должным образом надзирать за деловым предприятием, особенно после того, как фирма начала получать постоянные вливания капитала от тайной аферы их отца. Но даже осенью 2010 года федеральные регуляторы еще не предъявили ожидаемых обвинений сыновьям Мэдоффа.

Понятное дело – ведь это те же регуляторы, которые не сумели распознать и хитрые стратегии Мэдоффа. Таков парадокс общественного мнения, на все сто убежденного в вине семьи, хотя никто не оспаривал всерьез, что Мэдофф успешно и на протяжении многих лет скрывал свое преступление от регуляторов, иностранных бухгалтерских фирм, специалистов по комплексной экспертизе хедж-фондов и многоумных профессиональных инвесторов. Что же неправдоподобного в том, что он сумел скрыть это от жены, которая не имела в фирме официальной должности, и от сыновей, трудившихся в совершенно отдельной части бизнеса и знавших о его частном, закрытом ото всех бизнесе по управлению инвестициями только то, что хотел сказать им сам Мэдофф?

Пусть так, но ничто не мешало регуляторам обвинить сыновей Мэдоффа в том, что они не справились с руководством по контролю отцовской фирмы.

Если бы их привлекли к ответственности за то, что произошло в утробе брокерской фирмы Мэдоффа, в этом была бы определенная доля иронии, потому что отец даже не сделал их партнерами. Они были просто наемными сотрудниками, хотя и высокооплачиваемыми. Их отец был единственным собственником Bernard L. Madoff Investment Securities. Никто не оспаривал того, что он всегда был едва ли не одержим тем, чтобы единолично отвечать за все.

После признания и ареста Мэдоффа жертвы определенно претендовали на любые их активы, которые не поглотило преступление, на том основании, что все, полученное ими от фирмы за годы работы в ней, по большей части, если не полностью, было незаконными прибылями их отца. Бизнес, который они ожидали унаследовать, был уничтожен, как и профессиональные и личные репутации, на основе которых они могли выстраивать новые карьеры. Полмира считало их преступниками, а другая половина – слишком наивными или ленивыми, чтобы обнаружить, что их отец был преступником.