Дайана Энрикес - Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

Чтобы ответить на все эти вопросы, кому-то придется выступить в роли царя Соломона, и любой ответ разгневает одних – и обездолит других. И, как в библейском прецеденте, для «справедливого решения» потребуется не только знание законов, но и знание человеческого сердца. Небезупречно проведенный поиск ответов на эти вопросы больше чем на два года затормозит ликвидацию фирмы Мэдоффа и причинит новые страдания всем причастным.

Пикард и Шиэн полагали, что применительно к финансовой пирамиде закон ясен: жертвы могут получить только те суммы, что вложили сами, а не фиктивные прибыли, якобы произведенные аферой. Их точку зрения разделяли юристы SIPC, руководство Комиссии по ценным бумагам и биржам и множество юристов по делам о банкротстве.

Ее поддерживали и постановления, принятые к тому времени по итогам дела хедж-фонда Bayou, финансовой пирамиды, крах которой в середине 2005 года чуть не положил конец афере Мэдоффа. Еще в 2007 году судья постановил по делу Bayou, что, если жертва сняла со счета сумму, превышающую его первоначальное вложение, эти фиктивные прибыли следует вернуть в активы. Почти всем инвесторам фонда Bayou, которые снимали деньги в течение шести лет до краха (срок исковой давности нью-йоркского Закона о защите кредиторов), было приказано вернуть фиктивные прибыли.

Но, приняв эту точку зрения применительно к тому, как подсчитывать убытки величайшей финансовой пирамиды мира, Пикард и Шиэн стали благодетелями одних жертв Мэдоффа (которые вообще не изымали вложенных денег либо сняли совсем немного) и люто поносимыми врагами других (вернувших первоначальные вложения и, возможно, изъявших много более).

Противостоявшие Пикарду инвесторы Мэдоффа вскоре будут утверждать, что Bayou – это совсем другое, потому что SIPC его делом не занималась, и что SIPC обязана уважать «законные ожидания» клиентов, отраженные в последних перед крахом аферы отчетах по счетам. Они считали, что все прочее попросту незаконно.

Чуть позже половины третьего дня в понедельник 5 января 2009 года судья-магистрат Рональд Эллис, чуть подавшись вперед, сказал: «Мистер Литт, не напомните ли нам, для чего мы здесь находимся».

Федеральный обвинитель Марк Литт находился здесь, чтобы еще раз попытаться посадить Берни Мэдоффа под арест.

К тому времени возмущение в адрес Мэдоффа и его семьи превратилось в непрерывные громовые раскаты. Сыновья Мэдоффа не могли выйти из дому без того, чтобы за ними не увязались фотографы. Шейна Мэдофф и ее муж Эрик Суонсон, в прошлом юрист Комиссии по ценным бумагам и биржам, ожидавшие первенца, оказались под пристальным вниманием после того, как The Wall Street Journal опубликовал статью, намекающую на то, что их роман мог помочь отвести внимание Комиссии от тайной аферы ее дяди.

Что до Рут Мэдофф, то городские таблоиды и злобная трескотня в Интернете выставляли ее чуть ли не новой Марией-Антуанеттой, избалованной транжиркой и, вернее всего, прямой соучастницей своего мужа-преступника. Она не могла выйти из квартиры за продуктами без сопровождения следующих по пятам папарацци. Пристальное внимание недовольных к Мэдоффу и его семье достигло апогея.

На слушаниях в суде Литт сделал все возможное, чтобы убедить судью Эллиса изменить прежнее решение об освобождении Мэдоффа. Но он воевал с основным принципом права – презумпцией невиновности обвиняемого. Даже в случае признания обвиняемым своей вины в глазах закона он по-прежнему считается невинным, и бремя обвинителя – доказать его вину при отсутствии обоснованного сомнения. В силу этой презумпции все обвиняемые имеют право на освобождение под залог, если только они не представляют опасности для общества или для самих себя и если не существует вероятности их побега.

Литт доказывал, что с тех пор, как коллега магистрата судья Итон 11 декабря впервые одобрил освобождение Мэдоффа под залог, обстоятельства изменились. Правительственное расследование продвинулось вперед и подтвердило экстраординарный масштаб преступления. Мэдоффу предстоит «очень, очень долгий» срок заключения, продолжал Литт вкрадчивым учительским голосом. «С учетом возраста обвиняемого, срока вероятного приговора, весомости доказательств против обвиняемого, включая его собственные признания, – налицо явная опасность побега».