Игорь Курукин - Княжна Тараканова

Это повествование сильно смахивает на эпизод из чувствительного романа XVIII века. Правда, в отличие от несчастной Аврелии, наша героиня вроде бы не знала своих родителей, но, без сомнения, была не простого происхождения. Она будто бы оказалась в связанном с Россией династическими узами герцогстве Голштинском, была крещена по православному обряду, а затем тайно доставлена в Москву. После чего по какой-то причине (как раз в 1761 году умерла императрица Елизавета Петровна, а после неё престол полгода занимал её племянник, сын голштинского герцога и дочери Петра Великого Пётр III) её отправили на глухую азиатскую окраину империи, к одинокой, но тоже явно знатной старушке. Бедная девочка страдала, подозревала, что предпринимались попытки её отравить, а в ответ на жалобы о своей горькой участи слышала, что такова была императорская воля.

Рассказ о таинственном путешествии из Германии в Россию, а затем отправке на «персидские границы» по распоряжению российского императора не вызвал у Голицына доверия. Он вынужден был признать: «История её жизни наполнена несобытными делами и походит больше на басни; однако ж, по многократном увещевании, ничего она из всего ею сказанного не отменяет».

Может быть, «княжна Тараканова» и вправду слишком мало знала о своём происхождении, чтобы что-то намеренно скрывать. Но что перед нами: обрывочные и путаные, но подлинные детские впечатления (с поправкой на то, что барышни обычно плохо знают географию и степь на «персидской границе» могла располагаться на русской или польской Украине, на Дону или в Поволжье — везде могли говорить на языке, который, по словам самозванки, «походит на русский») — или её собственные фантазии либо измышления людей, придумавших для девушки легенду и выдававших её за знатную особу, имеющую отношение к русскому императорскому дому?

Признаемся, ответа у нас нет. Ясно, пожалуй, только одно: «принцесса» — кто бы она ни была — выросла в окружении иностранцев. Она не знала ни «родного» русского, ни польского языков. Напротив, она хорошо владела немецким, но писать предпочитала по-французски; Голицын отметил, что на этих двух языках «говорит она совершенно с чистым обоих произношением». Думается, нет также оснований связывать фамилию «претендентки» (уже говорилось, что та её никогда не носила) с генералом Таракановым, который будто бы в 1750-х годах служил на кавказской границе и мог взять на воспитание ребёнка императрицы {38} 38 См.: Молева Н. М. Указ соч. С. 223–224. . Генерал-майор Алексей Иванович Тараканов действительно был послан в Кизляр, но пробыл там всего несколько месяцев, до ноября 1742 года. После этого он «на персидских границах» не бывал — вначале служил в Москве «у сочинения новых баталионов», потом получил отпуск на два года, а в 1750-х годах не состоял на действительной службе {39} 39 См.: Бутков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год. СПб., 1869. Ч. 1. С. 224; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 489. Оп. 1. № 7390. Л. 8; № 7368. Л. 4 об.; № 7386. Л. 2 об. .

Уже находясь в тюрьме, самозванка в собственноручной записке привела «список лиц, которых, сколько помню, я видела в моём детстве». Но и эти данные никак не проясняли её историю. Завесу тайны своего рождения она едва ли не намеренно делает ещё более непроницаемой: «От меня таили всё, и я вовсе не старалась узнавать то, что для меня было совершенно бесполезно и, сверх того, мне никогда не говорили, кто я была; мне говорили тысячу сказок, которые не касаются ни до кого, потому что это сказки» {40} 40 Бумаги из дела о самозванке, известной под именем княжны Таракановой. С. 190. .

Но затем она сама стала рассказывать настоящую восточную сказку. После долгого пребывания в непонятной ссылке, наконец, настал час освобождения. Нянька сговорилась с татарином из ближайшего села, и однажды ночью они «ушли и шли четверы сутки пешком», пробираясь среди лесов и пустынь, пока жители одной из деревень не дали им лошадей, на которых беглецы «приехали в Багдад, город персидского владения». Правда, с 1638 по 1917 год Багдад находился во владении Османской империи, и едва ли принцесса не могла различить две ближневосточные державы. Но, впрочем, не будем слишком строги.

В Багдаде беглянки каким-то образом устроились: нашли «богатого персиянина, именем Гамет, к которому нянька её и пошла, и что она ему об ней сказывала, того она не знает; только после того вскоре Гамет, пришед к ней в домик, показывал знаками, что он ей очень рад, сожалел об её состоянии и потом тотчас взял её к себе в дом, в котором обходился с нею учтиво и содержал очень хорошо». Но лучшее — враг хорошего, и «по некотором времени узнала она, что во оном доме имел убежище один персидский князь Гали, имевший большую власть и великое богатство в Испагане. Сей человек, вошед также в её состояние, обещал не оставить; почему и действительно, по прошествии года, когда он поехал в Испагань, то её и с нянькою взял с собою».