Эстер Гессен - Белосток — Москва

Оформление приглашения и пересылка его в США заняли несколько месяцев. Потом Саша с Елкой довольно долго ждали, пока советское консульство в Вашингтоне пришлет им въездные визы. Наконец все формальности были позади, и Саша сообщил, что они приедут в начале 1988 года. Пошли недели радостного ожидания и приготовлений, и тут вдруг нас постигло несчастье: 18 декабря 1987 года внезапно умер Сергей. Правда, ему уже было семьдесят шесть лет, но он был здоров, ни на что не жаловался. В тот день вышел утром за покупками, но плохо себя почувствовал и вернулся домой. Я была на работе, после обеда, как обычно, позвонила Сергею, однако он ничего мне не сказал о своем состоянии. Придя вечером домой, я увидела Сергея лежащим на диване, рядом сидел Леня, недавно вернувшийся из института, и приглашенная им соседка-врач. Обследовав Сергея, она сказала, что не видит ничего угрожающего, обыкновенная аритмия, но посоветовала в случае ухудшения самочувствия вызвать скорую помощь. Мы уложили Сергея в постель, поужинали, он заверял нас, что чувствует себя уже совсем нормально, потом вдруг захрипел и потерял сознание. Когда, буквально через двадцать минут, приехала вызванная нами скорая помощь, он уже не дышал. Врач поставил диагноз: обширный инфаркт. Это был для всех нас ужасный удар. Особенно страдал Леня, необычайно привязанный к отцу. О себе я уже не говорю — мы прожили с Сергеем в любви и согласии более четверти века, а теперь меня ждала одинокая старость. Похоронили мы Сергея в Шереметьевке, на сельском, но большом и ухоженном кладбище, на краю леса. От нашей дачи до кладбища всего минут пятнадцать ходьбы, и летом я часто там бываю. Сижу на скамейке под кустом жасмина, гляжу на надгробие с вмонтированной фотографией и предаюсь воспоминаниям.

Ну а тогда жизнь пошла своим чередом. В феврале приехали наши «американцы». Мы встретились ровно через семь лет с момента расставания, и мне вряд ли нужно описывать наши эмоции. Две недели Сашиного отпуска пролетели как один день, среди непрерывных встреч, визитов, посещений театров. Провожали мы их с грустью, но без отчаяния 1981 года — знали, что расстаемся не навсегда и даже не надолго. Саша привез приглашения для меня и для своей тещи, и мы действительно навестили их в октябре того же года. А Лену и Леню Саша горячо уговаривал последовать его примеру и эмигрировать, понимая, что, если они уедут, то и я одна в СССР не останусь. А что касается их пребывания в Москве, то еще хочу отметить, что они приехали не вчетвером, как предполагали, а втроем — Саша, Елка и Костя. Костя уехал из СССР шестилетним ребенком, мало что помнил, и ему все было интересно. Маша же, которой к моменту эмиграции уже исполнилось четырнадцать лет, покинула страну с ненавистью (ее семитская внешность заставила ее пережить немало горьких минут в школе и не только), приехать не захотела, говоря, что в СССР делать ей совершенно нечего, а с родней она предпочитает повидаться в Америке. Об этом не стоило бы рассказывать, если б не продолжение. Окончив учебу, Маша стала довольно популярной журналисткой и, если не ошибаюсь, в 1991 году приехала по каким-то своим профессиональным делам в Москву. С той поры она старалась посещать бывшую родину как можно чаще и в финале решила, что жизнь в США несравненно скучнее, чем в России, где то и дело происходят захватывающие события, восстановила свое российское гражданство (не отказавшись, разумеется, от американского) и уже около трех лет живет постоянно в Москве, пишет статьи для московских газет и журналов, а также для американских и даже лондонских изданий. В США же ездит только время от времени, чтобы повидать отца и друзей.

После возвращения Саши с семьей в Бостон я начала готовиться к своему первому в жизни дальнему путешествию за рубеж. И вдруг подумала: раз стали сбываться мечты, которые еще совсем недавно казались совершенно утопическими, то, быть может, мне удастся побывать также и в Израиле, к которому я стремилась с юных лет. Из СССР, равно как из Польши и других соцстран, тогда (в 1988 году) еще нельзя было ездить в гости в капиталистические страны просто к знакомым, разрешалось навещать только ближайших родственников. Но моя ифлийская подруга Эда Михальская рассказала мне, что недавно ездила из Варшавы к своему сыну в Париж и там узнала, что израильские консульства нашли частичный выход из этого положения: гражданам соцлагеря, гостящим в какой-нибудь из стран капитализма, они выдают въездную визу в Израиль на отдельном листке бумаги, без штампа в паспорте, и, таким образом, посещение Израиля остается тайной для родимых властей. Эда воспользовалась этой возможностью, съездила из Франции на Землю обетованную и вернулась оттуда в полном восторге.