Петер Вайдхаас - И обратил свой гнев в книжную пыль...

Я с одинаковой осторожностью приближался как к богатым, имевшим особый вес в обществе и даже в военных правительственных кругах, так и к мулатам в барах, грязным уличным мальчишкам, торгующим газетами, или к осторожничающим студентам-оппозиционерам, профсоюзным деятелям, писателям-одиночкам.

А в свободное время, крохи которого оставались у меня после ежедневной организационной, рекламной и представительской суматохи и учета денежных расходов (производимого, как правило, ночью), я начал еще потихонечку знакомиться с жизне- и человеколюбивой литературой этого бразильского «континента». Я читал прекрасно переведенную на немецкий язык Куртом Майером-Класоном книгу Ж. Гимарайнса Розы — эпос бедного, изможденного и разоренного Северо-Востока; исторические «кирпичи» Эрико Верисиму о южном штате Риу-Гранди-ду-Сул; любовное изображение Жоржи Амаду мира бедняков в «романах о Баие», а также других авторов, например Османа Линса, Аутрана Дураду, Адониаса Фильо, Кларису Лиспектор. Я старался понять эту страну «душой», через литературу — способ, который стал для меня впоследствии потребностью и правилом: узнать сначала немножко страну, в которую мне предстоит ехать, через литературу.

Я был одержим желанием понять, что меня здесь окружает. Но еще больше желал быть понятым через выставленные на стендах книги. Я жаждал странным образом диалога. Мне не хотелось поставлять лишь информацию «своей» бразильской публике. Я хотел также знать, кто были эти люди, как они жили, что думали, как любили и страдали. Я хотел знать, нужна ли им эта информация и что они собираются с нею делать.

Именно здесь родился такой важный для меня принцип диалога — стремление к взаимопониманию, к радости общения. Позднее эта тема получила развитие и оформилась в стабильную программу со своими правилами. Здесь, в Бразилии, мне впервые стало ясно, что нельзя навязывать свою информацию кому попало, не зная, как устроен этот человек, как он использует эту информацию для себя и что вообще ему нужно: «целевой анализ групп» — так это вроде называется на профессиональном языке.

Но помимо этого, учитываемого мною аспекта, был еще и другой, можно сказать, личный, вроде как заповедь порядочного человека: проявляй интерес к другим, если хочешь, чтобы они откликнулись на твои проблемы. Однако то, что я воспринимал в Бразилии как проявление личных амбиций, неожиданно обернулось для меня другой стороной медали, помогло мне «найти подход» к местным оформителям, став апробированным средством для успешного проталкивания не всегда понятного здесь, поступающего из далекой Германии информационного материала. Я убежден, что без впервые состоявшегося в Рио заинтересованного диалога обеих сторон наш ошеломляющий успех в политически нестабильной Бразилии 1971 года был бы просто невозможен.

Через два дня после успешно проведенного целевого семинара, практически не ощутившего на себе — вынужден это признать — давления со стороны фирмы-устроителя, что безусловно импонировало бразильским издательским кругам, привыкшим к стихийному выражению мыслей, я сидел с Гюнтером В. Лоренцом в рейсовом автобусе и ехал из Рио в удаленный на тысячу километров Салвадор-ду-Баия-де-Тодос-ос-Сантос, где мне предстояло подготовить четвертый этап выставки, чтобы затем, вскоре после открытия, передать ее бразильским представителям, полностью бравшим на себя дальнейшее обслуживание выставки в городах Бразилия, Белу-Оризонти, Куритиба и «немецком» Блуменау.

Но здесь, в Салвадоре, древней столице португальской колонии, этом необычном городе с его преимущественно чернокожим населением, нам не удалось пробиться ни к одной из пестрых прослоек общества. Перед нами встала настоящая дилемма: праздник за праздником, на что мы никак не рассчитывали, и такие тропические ливни, каких я никогда в своей жизни не видел. Ставшие наполовину аборигенами немцы, неправильно выбранное время, наша некомпетентность и отсутствие таких важных местных авторитетов, как, например, Жоржи Амаду, литературного праотца штата Баия, немецкого художника Хансена-Баия, увековечившего в своих гравюрах жизнь тамошних простых людей, или немецкого писателя Хуберта Фихте, который возвел в своем объемистом труде «Ксанго» памятник синкретическим религиям этого региона, — все это привело в конечном итоге к скромным результатам: выставку посетило всего 2840 человек.