Петер Вайдхаас - И обратил свой гнев в книжную пыль...

Прошли месяцы, жизнь снова нормализовалась. А во мне поселилась и ширилась неуверенность в себе. Я не сумел создать в своих стенах для себя, жены и детей особый мир, о котором мечтал. От Доры и ее политических друзей я все больше отдалялся, оказываясь в полной изоляции.

Политические дискуссии, которые все больше превращались в сцены самобичевания, вызывали во мне стойкую неприязнь. Я отказался в них участвовать. Что такое социализм и каким он должен быть, я больше не знал, окончательно запутавшись в этом после ввода войск «социалистических братских стран» в Чехословакию.

В те редкие тихие часы, когда в доме было спокойно, потому что Дора была на своем политическом собрании, а дети спали, я пробовал справиться со смутой в собственной душе, обращаясь к книгам. Во мне росла внутренняя потребность как можно больше прочитать, а по мере чтения росло и любопытство. Я читал беспорядочно и бессистемно, все, что попадало в руки из так называемой прогрессивной литературы: Мао Цзэдун «О противоречиях» и «О практике»; Че Гевара «Экономика и новое сознание»; Ленин «Что делать?» и «Государство и революция», а также биографии Ленина, написанные Валери Марсю и Херманом Вебером; трехтомную биографию Троцкого Исаака Дойчера; «Капитал» Карла Маркса; «Демократия и социализм» Артура Розенберга; Эрих Фромм «Образ человека у Маркса»; Паоло Фрейре «Педагогика угнетенных»; Эрнест Мандель, двухтомная «Марксистская теория экономики»; Георг фон Раух «История Советского Союза»; Гундер Франк, Эрнесто Че Гевара и Мауро Мартини «Критика буржуазного антиимпериализма»; Эме Чезаре «О колониализме» и многое другое, что я давным-давно выкинул из своей библиотеки, или кому-то отдал, или просто потерял, и уж, во всяком случае, забыл.

В этот критический момент я пытался найти точку опоры путем любительского чтения политической литературы. Я все время задавал себе вопрос: кто я? С кем я заодно? Из чего складываются мои интересы? Я — тот самый, кто начисто разрывался между моральными и политическими амбициями собственной жены и ее друзей, близкими мне по своему эмоциональному складу, и сложностями на рабочем месте из-за нападок со стороны друзей на идеологические принципы в моей работе. Я искал ответы в своем происхождении и, в духе времени, в своей классовой принадлежности. Я тогда записал:

Моя классовая принадлежность: средняя прослойка среднего класса.

Род деятельности: функционер.

Основное качество: умею хорошо функционировать. Между прочим, именно эта способность отличала моего отца. Люди моего происхождения функционируют хорошо. Они много не спрашивают о смысле и целях. Их идеал — хорошо сделать свою работу. Они любят ее и полностью отдаются решению практических задач.

Не сомневаются в начальстве, рассматривают действия руководства как работу специалиста, сравнимую с их собственной деятельностью. Они гордятся тем, что начальство ими довольно.

Любая политическая ситуация для этих людей все равно что явление природы — обрушивается на ни в чем не повинную голову, и поделать с этим ничего нельзя. Все они ненавидят террор и несправедливость, но отношение к демократии остается чисто формальным, ограничивается лишь походом к избирательной урне.

Эта группа политически пассивна, труслива, очень обязательна, честна, грешит идеализмом, порядочна, чистоплотна, взгляды — от консервативно до либеральных.

Этой группе свойственны приятельские отношения между людьми и никакого проявления солидарности.

У них бывают взлеты и падения только в личном, индивидуальном плане. Неудачный брак способен разрушить их жизнь.

Люди этой категории живут спокойно и тихо, словно стоячая вода, ничего не ищут в жизни и ни к чему не стремятся.

При определенных обстоятельствах, например когда очень не повезло с шефом, они хотят иногда чего-то другого. Но потом машут на все рукой.

Они часто и много подражают, вот бедные! Понять подлинное искусство неспособны, да и не хотят этого. Но прилежно ходят в театр и на концерты. И праздники празднуют так, как «принято». Что чаще всего и убивает подлинную радость. Однако они уверяют друг друга, что получили большое удовольствие от того, что провели праздник вместе.

Отчуждение. Пожалуй, не было другого такого понятия, которое трепали чаще, чем это — отчуждение.

— Слушай, Петер, я тут подумал о тебе, — сказал мне однажды друг-студент, — нам надо обсудить тебя, нет, честно!

— А что такое?