Петер Вайдхаас - И обратил свой гнев в книжную пыль...

Штутгарт в солнечное воскресенье осенью 1966 года: я лежу на датской кожаной софе в своей мило обставленной датской мебелью светлой квартирке на Имменхоферштрассе, расположенной наверху, среди виноградников, и чувствую, как мне плохо. Я все утро чувствую себя плохо, у меня совсем нет аппетита — валяюсь в квартире, настроение подавленное и сам не знаю почему.

Вдруг звонок! Я поднимаюсь, открываю дверь — никого! Я подхожу к домофону, но у входной двери внизу желающих войти тоже нет. В результате я, шаркая тапочками, тащусь назад и падаю на софу. Я чувствую себя ужасно!

Снова звонок. Ну и ну, думаю я, кто-то меня разыгрывает! За дверью опять никого!

Эта история повторяется многократно. Но нет же никого, кто мог бы позвонить!

Внутреннее напряжение достигает предела, сердце вот-вот лопнет. Тем не менее следующий звонок пробуждает во мне любопытство: у меня что, галлюцинации? Я взбираюсь на стул, отвинчиваю крышечку звонка, ложусь опять на софу, но так, чтобы видеть внутреннее устройство звонка.

Мне плохо, я чувствую такую тяжесть на сердце! Опять звонят! Я отчетливо вижу, как молоточек звонка ударяет по колокольчику.

Мне мерещится? И становится все хуже! Я достаю свечку зажигаю ее, снова взбираюсь на стул, покрываю сажей то место, по которому бьет молоточек. Я хочу ясности: происходит это только в моем мозгу или кто-то все-таки дурачит меня? Пачкаю сажей кнопку звонка у своей двери и ту, что внизу, у входа в дом. Вот теперь-то уж я все выясню до конца!

Снова ложусь на софу. Настроение хуже некуда! Молоточек вдруг задергался. Я слышу звонок. Взбираюсь на стул: явные следы на корпусе от ударов молоточка. Выбегаю за дверь и потом вниз: ни к той, ни к другой кнопке никто не прикасался!

Меня вырвало.

Я стою прислонившись к двери своей квартиры. Там непрестанно раздается звонок, через равные промежутки времени.

Я зажимаю руками уши.

Вдруг мне все становится ясно. Я рывком открываю свою дверь, бегу к соседке этажом ниже, та пугается, когда видит мое искаженное ужасом лицо.

— Могу я от вас позвонить?

Набираю Копенгаген. Там долго никто не снимает трубку.

— Биргитта? Что с тобой?

— Я тебе уже написала. Завтра я уезжаю в США. Выхожу замуж за американца Альберта, которого встретила тогда на курсах немецкого языка в Штауффене. Он вернулся. Мне очень жаль, что причиняю тебе боль. Мне очень, очень жаль! Прощай!

Кружные пути окончились, причем жесткой посадкой. Я вновь приземлился дома. Стоял в своей квартире, обставленной для совместной семейной жизни. И звонок прекратил со мной игру в привидения.

На следующее утро я очень рано пришел в издательство и, сжав зубы, весь сконцентрировался на работе. Вечером я лег в постель с телефонисткой издательства.

В Данию я приехал через несколько лет, чтобы произнести речь на открытии «Выставки немецкой книги». Дружеские отношения с моими без-пяти-минут-родственниками не обрывались до самой смерти Ины В. в конце восьмидесятых годов. Биргитту я встретил в 1974 году в Далласе — она стала несчастной американской женой.

Штутгарт — город, похожий на шкатулку для иголок и ниток, тесный, деревянный, без всякого шарма. Каждый день я ехал на трамвае из одной части долины, с Имменхоферштрассе, в другую, в издательство на Хердвег. Люди тоже казались мне словно вырезанными из дерева, какие-то угловатые, жесткие и порой чрезмерно громкие.

Их воинственная одержимость порядком принимала иногда причудливые формы. Я не раз наблюдал картину, как вошедший в раж вагоновожатый гнался под непрерывный трезвон за легковушкой, считая своим долгом уличить водителя в нарушении дорожных правил, начисто забывая при этом о собственных пассажирах — они толпились сзади него и требовали с криками протеста остановить трамвай, где положено. Гнев выведенного из себя вагоновожатого утихал только через несколько остановок, и тогда он с надутым видом опять вел трамвай в предписанном режиме.

Итальянский режиссер Федерико Феллини, фильмами которого я не уставал восхищаться, изобразил всю топорную бестактность поведения этого алеманнского племени в сцене «У вюртембергского трактира» в фильме «Казанова», конечно, в свойственной ему сильно утрированной манере, однако с огромным мастерством.

Я смотрел этот фильм много раз и всегда вспоминал при этом забавном эпизоде в духе американских комиков «Marx Brothers» [10] Братья Маркс — знаменитое комедийное трио XX в., известное своими буффонадными трюками. Штутгарт и те события, свидетелем которых был.