Николай Шпанов - Горячее сердце (рассказы)

Когда кончилось первое отделение, я сказал:

- Пойдем?

Прохор только поглядел удивленно и ничего не ответил. Мы остались. Во втором отделении он был - само внимание.

- Чорт бы его побрал, - сказал он, выходя из зала, - ах, чорт бы его взял!

Как-то само собою вышло, что мы вместо ресторана вернулись на вокзал. Сидя в темном вагоне пригородного поезда, я спросил:

- А как же с отдыхом?

Он долго глядел на меня молча. Потом сказал:

- Если бы знать, что это так здорово, - сказал он серьезно,- я бы не стал спорить с полковником. Я по-настоящему отдохнул. Объясни мне, пожалуйста: откуда такая силища в маленьком щуплом человеке? Пальцы, как спички, а погляди - какая сила. Словно взял он меня, поднял и носил где-то там, чорт его знает где.

II

В жизни каждого из нас бывают темные дни. Таким темным днем для Прохора был тот, когда он, лишенный в бою своего самолета, оказался отрезанным от нашего расположения. Он добрался с танкистами почти до самых наших линий. Они оставили его в леске и снова ушли в бой. Уверенный в том, что по ту сторону леска увидит своих, Прохор почти открыто вышел из него. Но первое, что предстало его взору, был немецкий патруль. Оставалось только как можно скорее нырнуть обратно в лес.

Вся ночь, без малого, ушла на то, чтобы с помощью окрестных крестьян отыскать старого знакомого: "человека в очках" - предводителя партизанского отряда. Тот готовился к серьезной операции. Нужно было, не поднимая лишнего шума, - так как силы партизан были ограниченны, - изъять из немецкого штаба карты. Все было подготовлено к тому, чтобы под видом "делегация жителей" проникнуть в штаб. "Человек в очках" предложил Прохору принять участие в экспедиции. Прохор с радостью согласился. На него пала обязанность любыми средствами привлечь к себе внимание немецких офицеров, пока его спутники не оглядятся в доме. У "человека в очках" был большой опыт в такого рода делах. Все шло как по расписанию. Делегаты стояли перед немецким майором. Прохор, разыгрывая предателя, давал фантастические сведения о Красной Армии. Немец слушал его недоверчиво, но наконец не вытерпел и развернул карту.

- Алло, хэрр оберст, - крикнул он за перегородку,- комэн зи маль хир! Эс гибт этвас вихтигес, глаубэ их.

В дверях появился небольшой краснолицый полковник в очках. Он внимательно оглядел стоящих с шапками в руках "делегатов" и молча подошел к разложенной на столе карте:

- Нун, вас нох?

Прохор только что собирался рассказать что-нибудь позавлекательней, как двое конвойных ввели маленького человека в изорванном, подпоясанном тонким ремешком, светлом макинтоше. Рядом с шубами офицеров и запорошенными снегом солдатскими шинелями этот макинтош производил впечатление наивного маскарада. Но, глянув на арестованного, Прохор понял, что о маскараде не может быть и речи: лицо пленника было серо-синим от холода, зубы скалились, как у затравленного зверька. На непокрытой голове ярко горела копна рыжих волос. Прохор не сразу понял, откуда знает этого человека. А поняв, вздрогнул: то был пианист, тот самый пианист.

Офицеры заговорили между собой. Прохор прислушался.

- Вот, господин полковник, тот самый еврей, которого вчера поймали около моста. Продолжает твердить, будто он музыкант и не имел никакого отношения к порче моста.

Полковник вскинул на пианиста тяжелый взгляд серых глаз.

- Похоже на правду, - сказал он медленно, - для такой работы нужна медвежья сила, а это какой-то... - Не договорив, он обратился к пленному: Музыкант?

- Да.

- Сейчас проверим. Покажи, что ты можешь. - Полковник кивком указал на стоящую у стены старенькую фисгармонию. - Если ты действительно такой известный музыкант, как говоришь, мы тебя отпустим. Играй.

Пленный подошел было и фисгармонии, но, подняв руки, вдруг поглядел на свои синие, сведенные холодом тонкие пальцы и в бессилии уронил их.

- Зейне хенде зинд эрфронен, - сказал майор полковнику.

- Согрей руки, - коротко приказал полковник и снова кивком снизу вверх показал на лампу.

Музыкант подошел к лампе и стал греть руки. Тонкие кисти его светились насквозь. Казалось, видно, как течет в них кровь. Прохор глядел на эти руки, забыв, зачем он здесь, забыв начатый рассказ над развернутой картой.

Музыкант сел за инструмент. Жестом, так хорошо запомнившимся Прохору с первого концерта, потер руки и стал задумчиво глядеть на свои длинные, все еще багровые от холода, пальцы. Прохор увидел на их тонкой коже глубокие ссадины и кровоподтеки. Пианист тоже, словно сейчас только заметив, что руки его изранены, бросил испуганный взгляд на немцев и поспешно склонился над инструментом.