я с этого первого дня был оставлен в покое, тогда как
другим новичкам, почему-либо заслужившим особенное
внимание, месяца по два и по три всякий вечер, засыпа
ющим, вставляли в нос гусара, то есть свернутую
бумажку, намоченную и усыпанную крепким нюхатель
ным табаком. Этим преимущественно занимался шалун
Энгельгардт, которому старшие не препятствовали.
Вот моя первая встреча с Лермонтовым.
Домашнее образование под руководством швей
царца и швейцарки, пропитанных духом энциклопе
дистов, сделало то, что русская литература была для
меня terra incognita *, и я из нее знал только «Юрия
Милославского», которого мы в Горном корпусе читали
вслух во время летних каникул, проведенных в стенах
корпуса. Что ж удивительного, что я даже не интере
совался издаваемым в последние месяцы пребывания
Лермонтова в школе рукописным журналом под назва¬
нием «Всякая всячина напячена», редактором коего
был, кажется, конно-пионер Лярский. <...>
Я жил во Владикавказе. <...> Однажды базарный **
пришел мне сказать, что какой-то приезжий офицер
желает меня видеть. Я пошел в заезжий дом, где застал
такую картину:
М. Ю. Лермонтов, в военном сюртуке, и какой-то
статский (оказалось, француз-путешественник) сидели
за столом и рисовали, во все горло распевая: «A moi
la vie, à moi la vie, à moi la liberté» ***.
Я до сих пор хорошо помню мотив этого напева,
и если это кого-нибудь интересует, то я мог бы найти
кого-нибудь, кто бы его положил на ноты. Тогда это
меня несколько озадачило, а еще более озадачило, что
Лермонтов, не пригласив меня сесть и продолжая рисо
вать, как бы с участием, но и не без скрываемого высо
комерия, стал расспрашивать меня, как я поживаю,
хорошо ли мне.
Мне в Лермонтове был только знаком шалун, руко
водивший «Нумидийским эскадроном», чуть не сбив
шим меня с ног в первый день моего вступления
* неизведанная земля ( лат. ) .
** Так назывался приставленный к взятому для офицеров
и проезжих дому унтер-офицер. ( Примеч. В. В. Боборыкина. )
*** Да здравствует жизнь, да здравствует жизнь, да здрав
ствует свобода! ( фр. ).
180

в юнкерскую школу, а потом закатившим мне в затылок
залп вареного картофеля. О Лермонтове, как о поэте,
я ничего еще не знал и даже не подозревал: таково
было полученное мною направление. В краткое мое
пребывание в полку, в Царском Селе, я благодаря обра
тившему на меня внимание нашему полковому библио
текарю поручику Левицкому прочитал Тьера, Байрона
и еще кой-что, более или менее серьезное. Во Влади
кавказе читал, кроме «Русского инвалида» и «Пчелы»,
«Revue Britannique» и как-то случившиеся у Нестерова
«Etudes de la Nature» Bernardin de St-Pierre 2. Все это,
вместе с моею владикавказскою обстановкою, не могло
не внушать мне некоторого чувства собственного до
стоинства, явно оскорбленного тем покровительствен
ным тоном, с которым относился ко мне Лермонтов.
А потому, ограничась кратким ответом, что мне
живется недурно, я спросил, что они рисуют, и узнал,
что в проезд через Дарьяльское ущелье, отстоящее
от Владикавказа, как известно, в двадцати—сорока
верстах, француз на ходу, вылезши из перекладной
телеги, делал croquis * окрестных гор; а они, остановясь
на станциях, совокупными стараниями отделывали
и даже, кажется, иллюминовали эти очертания 3.
На том разговор наш и кончился, и я, пробыв не
сколько минут, ушел к себе, чтобы в третий раз встре
титься с Лермонтовым уже в Москве, где я в 1840 году
находился в годовом отпуску. <...>
Простившись с Владикавказом, я <...> приехал жить
в Москву <...>, тратя время на обеды, поездки к цыга
нам и загородные гулянья и почти ежедневные посе
щения Английского клуба, где играл в лото по 50 руб.
асс. ставку и почти постоянно выигрывал. Грустно
вспомнить об этом времени, тем более что меня по
стоянно преследовала скука и бессознательная тоска.
Товарищами этого беспутного прожигания жизни
и мотовства были молодые люди лучшего общества
и так же скучавшие, как я. Между ними назову: князя
А. Б<���арятинского>, барона Д. Р<���озена>, М<���онго-
Столыпина> и некоторых других 4. И вот в их-то ком
пании я не помню где-то в 1840 году встретил
Читать дальше