Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

через все фазы ревности, когда приезжали к нам моло­

дые девушки (будь они уроды) ; я каждую из них ревно­

вала, каждой из них завидовала, каждую ненавидела

за один его взгляд, за самое его пошлое слово. Но

отрадно мне было при моих поклонниках, перед ними

я гордилась его любовью, была с ними почти неучтива,

едва отвечала на их фразы; мне так и хотелось сказать

им: «Оставьте меня, вам ли тягаться с ним? Вот мой

алмаз-регент, он обогатил, он украсил жизнь мою, вот

мой к у м и р , — он вдохнул бессмертную любовь в мою

бессмертную душу».

В это время я жила полной, но тревожной жизнью

сердца и воображения и была счастлива до бесконеч­

ности.

Помнишь ли ты, Маша, последний наш бал, на кото­

ром мы в последний раз так весело танцевали вместе,

на котором, однако же, я так рассердилась на тебя?

Я познакомила тебя с Лермонтовым и Л<���опу>хиным,

122

и ты на мои пылкие и страстные рассказы отвечала,

покачав головой:

— Ты променяла кукушку на ястреба.

О, ты должна верить, как искренно я тебя люблю,

потому что я тебе простила это дерзкое сравнение. Да,

твоя дружба предугадала его измену, ты все проникла

своим светлым, спокойным взором и сказала мне:

«С Л<���опу>хиным ты будешь счастлива, а Лермонтов,

кроме горя и слез, ничего не даст тебе». Да, ты была

права; но я, безрассудная, была в чаду, в угаре от его

рукопожатий, нежных слов и страстных взглядов.

В мазурке я села рядом с тобой, предупредив Ми­

шеля, что ты все знаешь и присутствием твоим покро­

вительствуешь нам и что мы можем говорить, не стесня­

ясь твоим соседством. Ты слышала, как уверял он меня,

что дела наши подходят к концу, что недели через две

он объявит о нашей свадьбе, что бабушка с о г л а с н а , —

ты все это слышала и радовалась за меня. А я! О, как

слепо я ему верила, когда он клялся, что стал другим

человеком, будто перерожденным, верит в бога, в лю­

бовь, в дружбу, что все благородное, все высокое

ему доступно и что это чудо совершила любовь моя;

как было не вскружиться моей бедной голове!

На этом бале Л<���опу>хин совершенно распрощался

со мной, перед отъездом своим в Москву. Я рада была

этому отъезду, мне с ним было так неловко и отчасти

совестно перед ним; к тому же я воображала, что при­

сутствие его мешает Лермонтову просить моей руки.

На другой день этого бала Мишель принес мне

кольцо, которое я храню как святыню, хотя слова, вы­

резанные на этом кольце, теперь можно принять за

одну только насмешку 46.

Мне становится невыносимо тяжело писать; я под­

хожу к перелому всей моей жизни, а до сих пор я

с какой-то ребячливостью отталкивала и заглушала все,

что мне напоминало об этом ужасном времени.

Один раз, вечером, у нас были гости, играли в кар­

ты, я с Лизой и дядей Николаем Сергеевичем сидела

в кабинете; она читала, я вышивала, он по обыкновению

раскладывал grand'patience. Лакей подал мне письмо,

полученное по городской почте; я начала его читать

и, вероятно, очень изменилась в лице, потому что дядя

вырвал его у меня из рук и стал читать его вслух, не

понимая ни слова, ни смысла, ни намеков о Л<���опу>хине,

о Лермонтове, и удивлялся, с какой стати злой аноним

123

так заботится о моей судьбе. Но для меня каждое слово

этого рокового письма было пропитано ядом, и сердце

мое обливалось кровью. Но что я была принуждена

вытерпеть брани, колкостей, унижения, когда гости

разъехались и Марья Васильевна прочла письмо, вру­

ченное ей покорным супругом! Я и теперь еще краснею

от негодования, припоминая грубые выражения ее

гнева.

Вот содержание письма, которое никогда мне не

было возвращено, но которое огненными словами запе­

чатлелось в моей памяти и в моем сердце:

«Милостивая государыня

Екатерина Александровна!

Позвольте человеку, глубоко вам сочувствующему,

уважающему вас и умеющему ценить ваше сердце

и благородство, предупредить вас, что вы стоите на

краю пропасти, что любовь ваша к нему (известная

всему Петербургу, кроме родных ваших) погубит вас.

Вы и теперь уже много потеряли во мнении света,

оттого что не умеете и даже не хотите скрывать вашей

страсти к нему.

Поверьте, он недостоин вас. Для него нет ничего

святого, он никого не любит. Его господствующая

страсть: господствовать над всеми и не щадить никого