Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Т., он отвечал: «Потому, что я ее любил искренно, хотя

и не долго, она мне была жалка, и я уверен, что никто

и никогда так не любил и не полюбит меня, как она».

Он всеми возможными, самыми ничтожными сред­

ствами тиранил меня; гладко зачесанные волосы не шли

ко мне; он требовал, чтоб я всегда так чесалась; мне

сшили пунцовое платье с золотой кордельерой и к нему

прибавили зеленый венок с золотыми желудями; для

одного раза в зиму этот наряд был хорош, но Лермонтов

настаивал, чтобы я на все балы надевала его — и, не­

смотря на ворчанье Марьи Васильевны и пересуды

моих приятельниц, я постоянно являлась в этом теат­

ральном костюме, движимая уверениями Мишеля,

который повторял: «Что вам до других, если вы мне

так нравитесь!»

Однако же, он так начал поступать после 26 декабря,

день, в который я в первый раз призналась в любви

и дала торжественное обещание отделаться от Л<���опу>-

хина. Это было на бале у генерал-губернатора. Лер­

монтов приехал к самой мазурке; я не помню ничего

из нашего несвязного объяснения, но знаю, что

счастье мое началось с этого вечера. Он был так нежен,

так откровенен, рассказывал мне о своем детстве,

118

о бабушке, о чембарской деревне, такими радужными

красками описывал будущее житье наше в деревне,

за границей, всегда вдвоем, всегда любящими и беско­

нечно счастливыми, молил ответа и решения его участи,

так, что я не выдержала, изменила той холодной роли,

которая давила меня и, в свою очередь, сказала ему, что

люблю его больше жизни, больше, чем любила мать

свою, и поклялась ему в неизменной верности.

Он решил, что прежде всего надо выпроводить

Л<���опу>хина, потом понемногу уговаривать его бабушку

согласиться на нашу свадьбу; о родных моих и помину

не было, мне была опорой любовь Мишеля, и с ней

я никого не боялась, готова была открыто действовать,

даже и — против Марьи Васильевны!

В этот вечер я всю свою душу открыла Мишелю,

высказала ему свои задушевные мечты, помышления.

Он уверился, что он давно был любим, и любим свято,

глубоко; он казался вполне счастливым, но как будто

боялся ч е г о - т о , — я обиделась, предполагая, что он

сомневается во мне, и лицо мое омрачилось.

— Я уверен в т е б е , — сказал он м н е , — но у меня

так много врагов, они могут оклеветать меня, очернить,

я так не привык к счастию, что и теперь, когда я уверился

в твоей любви, я счастлив настоящим, но боюсь за бу­

дущее; да, я еще не знал, что и счастье заставляет

грустно задумываться!

— Да, и так скоро раздумывать о завтрашнем дне,

который уже может сокрушить это счастье!

— Но кто же мне поручится, что завтра кто-нибудь

не постарается словесно или письменно перетолковать

вам мои чувства и действия?

— Поверьте мне, никто и никогда не повредит

в моем мнении о вас, вообще я не руководствуюсь чужи­

ми толками.

— И потому ты, вопреки всех и всегда, будешь моей

заступницей?

— Конечно. К чему об этих предположениях так

долго говорить; кому какое дело до нас, до нашей любви?

Посмотрите кругом, никто не занимается нами, и кто

скажет, сколько радостей и горя скрывается под этими

блестящими нарядами; дай бог, чтоб все они были так

счастливы, как я!

— Как м ы , — подтвердил Л е р м о н т о в , — надо вам

привыкать, думая о своем счастии, помнить и обо мне.

Я возвратилась домой совершенно перерожденная.

119

Наконец-то я любила; мало того, я нашла идола,

перед которым не стыдно было преклоняться перед

целым светом. Я могла гордиться своей любовью, а еще

более его любовью; мне казалось, что я достигла цели

всей своей жизни; я бы с радостью умерла, унеся с собой

на небо, как венец бессмертия, клятву его любви и веру

мою в неизменность этой любви. О! как счастливы те,

которые умирают неразочарованными! Измена хуже

смерти; что за жизнь, когда никому не веришь и во

всем сомневаешься!

На другой день Л<���опу>хин был у нас; на обычный

его вопрос, с кем я танцевала мазурку, я отвечала, не

запинаясь:

— С Лермонтовым.

— Опять! — вскричал он.

— Разве я могла ему отказать?

— Я не об этом говорю; мне бы хотелось наверное

знать, с кем вы танцевали?

— Я вам сказала.

— Но если я знаю, что это неправда.

— Так, стало быть, я лгу.

— Я этого не смею утверждать, но полагаю, что

вам весело со мной кокетничать, меня помучить, развить