Константин Симонов - Так называемая личная жизнь

- Говорят, молодой и симпатичный, с усиками. Ты его знаешь! Он тоже у вас. Какой он? Правда, симпатичный, можно с ним разговаривать? - приставала она к мужу.

- Можно, - продолжая писать, буркнул Лопатин, вспомнив своего молодого и щеголеватого сослуживца. - Немного пижон, но в общем ничего.

- Хоть бы ты когда-нибудь о ком-нибудь хорошо отозвался!

- А чего мне о нем хорошо отзываться, - усмехнулся Лопатин. - Он молодой и красивый, а я старый. Пойдешь к нему за пьесой, еще влюбишься, чего доброго!

- Вечно у тебя глупости на уме. Перестань сейчас же писать!

- Ну, перестал...

- Слушай, а может, ты сам напишешь нам пьесу? Почему бы тебе не написать нам пьесы, а? - Она подпрыгнула на тахте от радостно озарившей ее идеи. - Да нет, ты просто обязан нам это сделать.

- Кому обязан, почему обязан? Ну почему я вдруг обязан писать вам пьесу?

- Нельзя быть эгоистом, - сказала Ксения. - Ты вполне можешь написать пьесу, значит, это твой долг! Мало ли что тебе не хочется!

- Да я отроду пьес не писал!

- Я тоже до прошлой зимы никогда не была завлитом, - победоносно сказала Ксения.

Не найдясь, что возразить против такого аргумента, Лопатин махнул рукой.

- Ладно, я подумаю...

- И нечего думать! Попросишь у своего редактора отпуск, полетишь вместе со мною и за месяц напишешь там пьесу. Гораздо лучше, чем все твои корреспонденции! Все равно они приходят к нам, когда мы все это уже слышали по радио.

Последнее замечание жены окончательно разозлило Лопатина: ему вспомнился и вчерашний разговор с редактором, и погибшие товарищи, и то, какой ценой: доставались иногда корреспонденции...

- Никакого отпуска просить я не буду, - сказал он, - и никуда с тобой не полечу.

- Ну и грубо.

Лопатин вздохнул и вспомнил, что ему сегодня с утра надо являться к редактору и не то лететь, не то ехать под Калугу.

- Долго ли ты здесь пробудешь? - спросил он.

- Не знаю. Как будут дела у Евгения Алексеевича. Я полечу обратно вместе с ним.

- А то мне надо сегодня поехать дня на два, на три...

- Куда поехать?

- На фронт.

- Глупости! - сказала Ксения.

- Не глупости, а приказание редактора.

- Не может быть! Он был вчера так мил со мною, когда я говорила с ним по телефону, он же отлично знает, что я к тебе приехала. Я просто возьму трубку и позвоню, чтобы он тебя никуда не посылал, пока я здесь.

Угроза была глупой, но реальной.

- Сейчас напьемся чаю, и я поеду, - сказал он, пресекая разговор.

- Хорошо, - сказала Ксения. - Я теперь уверена, что у тебя тут что-то появилось без меня.

- Война у меня появилась без тебя, - угрюмо сказал Лопатин. - Война, понимаешь!

У него был смешной вид - в пижаме, валенках и полушубке, но жена прекрасно знала, что, несмотря на этот смешной вид, решение его бесповоротно, и сочла за благо сделать то, что всегда делала в таких; случаях, - заплакала. Ей вовсе не так уж безмерно хотелось, чтобы он остался, но она просила, а он не остался; от этого страдало ее самолюбие, и слезы были отчасти искренними. Впрочем, она всегда плакала без затруднений, легко и красиво.

Чай пили в глубоком молчании. Лопатин сидел по одну сторону стола, а Сюня и Геля - по другую. Пока он брился и одевался, они уже успели перемолвиться и теперь восседали против него, обиженные и страдающие от собственного решения не говорить за столом ни слова.

- Ну ладно, до свидания, - крикнул Лопатин, уже надев ушанку и стоя в коридоре.

Жена сорвалась с места, побежала и порывисто и жадно поцеловала его в губы, прошептав: "Только потому, что на фронт, иначе бы и не прикоснулась к тебе".

Уже спускаясь по лестнице, Лопатин вспомнил, что из-за всей этой болтовни так и не поговорил с женой о том, о чем больше всего хотел поговорить, - о дочери. "Ладно, вернусь и поговорю, - подумал он. - Не уедет же она, в самом деле, за эти два-три дня".

Газета вышла поздно, редактор только что встал и сидел за столом невыспавшийся, с набухшими веками.

- Можешь пока не ехать, - сказал он Лопатину. - Пошлю вместо тебя Гурского. Он давно просится. А ты вместо него досидишь здесь на правке, одну-две передовые дашь. Вчера сгоряча не сообразил, что, раз приехала жена, надо дать человеку пожить в Москве.

- Ничего, она еще побудет здесь, - не желая менять своего решения, сказал Лопатин, - а я съезжу и вернусь.

- Смотри, как знаешь, но не задерживайся. Доберись до Калуги, первый материал в зубы, и назад, - сказал редактор, решивший, что Лопатин хочет поехать, чтобы загладить их вчерашнюю размолвку, и довольный этим. - Прямо сейчас поедешь?