Константин Симонов - Так называемая личная жизнь

То, что его жена еще с конца прошлой зимы снова начала работать, не удивило Лопатина. "Но почему она и сейчас, почти год спустя, все еще довольна своей работой? И почему, судя по ее словам, ею тоже довольны? Кто ей там ворожит и почему? - подозрительно думал сейчас Лопатина, глядя на жену. - Все-таки удивительно красивое у нее лицо".

Он вспомнил, как в первые два-три года после женитьбы все силился привести в соответствие то, что болтала Ксения, с тем одухотворенным, загадочно-красивым выражением лица, с которым она несла свою чепуху.

И, вспомнив об этом, с печалью подумал о дочери, от которой третьего дня пришло в редакцию еще одно короткое письмо; в нем, как и в прежних, было достаточно взрослого понимания войны, чтобы не просить отца приехать.

В свои четырнадцать лет она, кажется, уже составила собственное суждение и о матери, и об отце. Иногда, еще до войны, он ловил на себе ее удивленный взгляд: почему он без матери - один, а при матери - другой, не похожий на себя.

"А она похожа на меня", - подумал Лопатин и с горечью попробовал себе представить, что творится в душе девочки, которая знает, что отец на войне и если даже хочет, то не может быть с нею, а мать вполне может, но, неизвестно почему, не хочет. Едва он успел подумать об этом, как жена сама заговорила о дочери.

- Завтра нам с тобой вдвоем нужно будет обязательно написать ей письмо.

Когда она говорила "обязательно", это вовсе не значило, что она это сделает.

- Я ей напишу про наш театр. Ей будет интересно, как ты думаешь?

Лопатин неопределенно хмыкнут.

В этот момент томившаяся молчанием Геля, на свое несчастье, решила вступить в разговор.

- Я считаю, - сказала она, - что Сюня права. "Еще бы", - подумал Лопатин. С тех пор как он помнил Гелю, Сюня всегда была права.

- Да, права! - с апломбом, басом говорила Геля. - Я вам уже один раз говорила это - Сюня правильно сделала, что отправила Ниночку вместе со школой. В такое время, как сейчас, детей надо принципиально приучать к самостоятельной жизни.

- Права она или не права, но что вы-то понимаете в этом - что нужно и чего не нужно детям? Помолчали бы по крайней мере, сделали бы мне личное одолжение! - желчно сказал Лопатин.

- Опять ты грубишь Геле, - сказала Ксения. - Когда ты от этого отвыкнешь? Неужели, если у человека не удалась личная жизнь, надо непременно тыкать его в это носом.

- Это у нас с тобой личная жизнь не удалась, - брякнул Лопатин, - и не без участия Ангелины Георгиевны, - кивнул он на Гелю.

Это было несправедливо: Геля появилась, когда их жизнь уже все равно не удалась.

Геля звякнула чашкой о блюдце и гневно вышла из комнаты. В другое время Ксения не спустила бы этого мужу, но сейчас ее так распирало желание выболтать все, что она знала о своем театре, что она и после ухода Гели продолжала журчать как ни в чем не бывало, пока подкошенный многодневным недосыпанием Лопатин не начал клевать носом.

- Ну вот, всегда, когда я начинаю говорить не о твоих, а о своих делах, тебя клонит ко сну, - вспыхнула она, по тут же сменила гнев на милость: - А может быть, ты и правда хочешь спать, ты, наверно, устал. - Ей только теперь пришла в голову эта простая мысль.

25

Утром, когда Лопатин проснулся, Ксения еще спала. Вчера ему показалось, что в доме тепло, но с утра батареи были как лед. Он прошел босиком из спальни в коридор, сунул ноги в валенки, поверх пижамы надел в рукава полушубок и в таком виде отправился к себе в кабинет. Против обыкновения, он уже несколько дней не прикасался к дневнику. Вытащив из кармана клеенчатую тетрадку, он стал вкратце записывать свои встречи и разговоры в Одоеве. Но ровно через пять минут жена оторвала его от этого занятия.

- Фу, какая пыль, - бухнувшись на тахту, воскликнула она таким тоном, словно Лопатин забыл выбить эту пыль к ее приезду. - Уже пишешь! Неужели раз в жизни нельзя с утра поваляться в постели, как все нормальные люди!

Лопатин пробормотал, что все нормальные люди как раз не валяются с утра в постели, и, наморщив лоб, чтобы не потерять нить важных для него мыслей, попытался дописать еще несколько фраз под жужжанию жены, не обращавшей внимания ни на его занятия, ни на выражение его лица. Обхватив руками колени и раскачиваясь на тахте, она продолжала вчерашний рассказ о своем театре, оказывается, она прилетела сюда но одна, а с Евгением Алексеевичем.

Евгений Алексеевич, как еще вчера понял Лопатин, был новым директором их театра; он прилетел в Москву, чтобы вывезти какой-то впопыхах забытый, а теперь нужный до зарезу реквизит. А Ксения прилетела с ним, чтобы привезти из Москвы новые пьесы, тоже, по ее словам, нужные до зарезу. Одна из этих пьес репетировалась здесь в единственном оставшемся в Москве театре, говорили, что она хорошая и что ее написал один военный корреспондент, у Ксении, как назло, вдруг выскочила из памяти его фамилия.