Константин Симонов - Так называемая личная жизнь

А познакомились они еще задолго до войны, работая в выходившей тогда занозистой газете, называвшейся "За индустриализацию" и чем-то похожей в те мирные, но горячие дни на "Красную звезду" - и теперь, в военные.

Петр Иванович перешел потом в "Известия" и всю войну писал в них не броско, но основательно, и всегда о том, что видел своими глазами. Насчет этого - своими или не своими - у Лопатина был нюх, основанный на собственном опыте, и, читая время от времени корреспонденции Белянкина, он радовался, что один из самых милых людей, с которыми сталкивала его судьба, по-прежнему жив и здоров на этой длинной войне.

- А вообще-то в Минске после освобождения ты был или не был? - спросил Лопатин.

- Нет. Сначала застрял под Бобруйском, пока там "котел" ликвидировали, а потом так и не попал.

- Теперь надолго в Москву?

- Не знаю. Наверное, ненадолго. - Петр Иванович стесненно улыбнулся: Вызвали через редакцию в ваш Союз писателей. Надумали вдруг принять нескольких человек из нашего брата - меня и... - Он назвал еще две фамилии.

- Рад за тебя, давно пора, - сказал Лопатин. - Гурского еще в прошлом году приняли.

- Что приняли - правильно, хотя не люблю я, по правде сказать, твоего Гурского.

- Почему?

- Больно уж он выламывается, что умней всех на свете. Допустим, так, но выламываться-то зачем? Тем более умному человеку. Не люблю его за это, хотя ты и питаешь к нему слабость.

- Почему слабость? Слабость - это когда любят человека, которого не за что любить.

- А тебе есть за что?

- Мне - да. А вообще-то, конечно, другим - не обязательно, - добавил он, вспомнив, как умеет, а иногда и любит Гурский оборачиваться к людям отнюдь не ангельскими сторонами своей натуры.

- Неудобно как-то с этим вызовом, - сказал Петр Иванович. - Говорят, для приема полагается, чтобы хоть одна книжка была, а у меня - какая книжка? Все в газете.

- Ничего, раз вызвали, значит, по военному времени обойдутся и без книжки. Неудобно не тебе, а тому, кто в призывном возрасте пасется где-нибудь в эвакуации вместе со всеми своими довоенными книжками - пусть их не одна, а десять!

- А если вдруг все-таки, раз я без книжки... - начал было Петр Иванович, но, не договорив, повернулся: - Похоже, что погоды пока не дали.

С того конца летного поля, из дежурки, явно не спета, сдвинув на затылок фуражку и поглядывая по сторонам, возвращался один летчик, без штурмана.

Недовольно объяснив сгрудившимся ему навстречу пассажирам, что перед Москвой сплошной грозовой фронт и теперь погоду дадут или не дадут только через два часа, он пошел разговаривать со своим механиком.

С этого началась та знакомая Лопатину аэродромная маета, когда уже не живешь, а ждешь. Через два часа погоды снова не дали. Потом самый нетерпеливый из пассажиров, к тому же еще и старший по званию, пошел выяснять сам и, вернувшись, сказал, что погоду вот-вот дадут. Но ее снова не дали, а когда все-таки дали, то уже не хватало времени засветло сесть в Москве, и вылет перенесли на утро.

Обстоятельный Петр Иванович, еще среди дня сказавший, что так оно все и выйдет, заранее настроился на ночлег, сходил к "кукурузникам", отдал там на кухню грибы и, пока никого другого но набежало, сговорился насчет двух, как он выразился, "лежачков" для себя и Лопатина.

Лопатин, наоборот, до последней минуты надеялся на вылет. Но ничего не поделаешь - пешком в Москву не пойдешь. Оставалось укротить свое нетерпение и поблагодарить "ровесниц века" за предусмотрительность, а "кукурузников" за гостеприимство.

И день и вечер тянулись долго. Поужинав картошкой с грибами, перед сном вышли на воздух и присели на лавке покурить.

- А как ты все же чувствуешь себя после всего этого? - спросил Петр Иванович, за ужином услышавший от Лопатина о передряге, в которую тот попал с танкистами. - Крепишься, или в самом деле нормально? Что-то, вижу, тебя ко сну не тянет

- Отчасти креплюсь, а в целом - нормально, жаловаться грех. Но не спится - это ты прав. В первый день завалился, как мешок, не раздеваясь. А потом обе ночи, и вчера, и сегодня, наполовину спал, наполовину - крутился. И сейчас - ни в одном глазу. Вдобавок ко всему спина зудит.

- Зудит - это хорошо, подживает, - сказал Петр Иванович, - только не ерзай, не трись об стенку, как лошадь, хуже будет. Сиди, а я спать лягу. Он бросил и примял сапогом окурок. - Светать начнет - схожу по вчерашним местам, возьму до отлета еще боровичков, сколько успею. А досплю в самолете!

- Смотри не прогуляй вылет.

- Не прогуляю, как услышу, что моторы гоняют, - прибегу.