Бенгт Янгфельдт - Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой

Думало ли советское руководство когда-либо всерьез об обмене Валленберга? На этот вопрос ответить невозможно. Не исключено, что Сталин – и, может быть, Деканозов – хотели заставить шведов поверить, что обмен возможен, но, скорее всего, он никогда не был актуален. После заключения и допросов Валленберг знал слишком много.

Не подлежит сомнению, что арест Валленберга был вызван подозрениями в “шпионаже” или каких-то иных формах сотрудничества с нацистами. Вероятно, его подозревали и во взаимодействии с американской и британской разведками. Для такого параноика, как Сталин, подробности вряд ли играли большую роль. Важно было, что в обоих случаях деятельность Валленберга рассматривалась как направленная против интересов Советского Союза.

Имея доступ только к косвенной информации, мы с определенной долей уверенности все же можем ответить на вопрос, в чем подозревали Валленберга. Но если объяснение его ареста и содержания в тюрьме кроется в его предполагаемой роли в большой политике, направленной против Советского Союза, то чего надеялось достичь советское руководство, арестовав его? Какую цель преследовало?

О мотивах вербовки и обмена говорилось выше. Хотя завербовать Валленберга для использования его положения и связей в Швеции и было соблазнительно, не это, похоже, служило основным мотивом. Усилия в этом направлении наверняка были бы предприняты сразу и более целенаправленно, но признаков этого нет. Если вопрос об обмене вообще вставал, это тоже произошло на более поздней стадии – поначалу просто не было достаточно ценных объектов для торговли.

Из всех возможных объяснений цели ареста Валленберга самое правдоподобное – то, что связано со “следом Гиммлера”. Валленберг сотрудничал с главными действующими лицами – прежде всего, с Бехером и Кастнером – в ходе связанных с именем Гиммлера акций “кровь за товары”. Поэтому советское руководство могло думать, что он располагает важной информацией о возможной двойной игре западных держав – информацией, которую можно было бы использовать против них в мирных переговорах после войны. То, что Валленберг воспринимался как источник важной информации, следует из раннего свидетельства сотрудника Венгерского национального банка Такачи, по словам которого, “записи и документы”, конфискованные при задержании, должны были использоваться “на будущих процессах против скомпрометировавших себя венгров”.

Но, может быть, все эти рассуждения о тех или иных вероятных причинах и целях ареста Валленберга просто взяты из воздуха? Не являются ли они результатом потребности Запада в рациональных объяснениях и понятных моделях? Может быть, обстоятельства его задержания слишком случайны и тривиальны, чтобы мы могли их принять? Может быть, все было много проще и деятельность Валленберга была настолько непонятной, что с советской стороны можно было дать ей лишь одно объяснение? “Его действия в последние месяцы войны легко могли внушить офицерам комиссариата внутренних дел впечатление, что он какой-нибудь шпион”, – говорил Айвер Олсен в интервью еще в 1947 году [105]. Может быть, приказ об аресте был следствием трагического стечения обстоятельств, случайностей и подозрений. А может, роковую роль сыграли деньги и драгоценности? Может быть, оказалось достаточно донесения СМЕРШа, основанного на превратном понимании деятельности Валленберга в Будапеште в сочетании с параноидальной реакцией паранойей советского руководства? “На самом деле могло хватить некоторых немногочисленных мотивов, которые не обязательно имеют слишком глубокую природу”, – пишет шведско-российская рабочая группа.

В то время как Валленберг находился в изоляции от внешнего мира в советских тюрьмах, его подвиг получил признание и в Швеции, и в Венгрии. В мае 1945 года еврейская община Стокгольма выразила Ивану Даниэльсону и остальным членам будапештской миссии “горячую признательность шведских евреев за выдающуюся гуманитарную деятельность миссии по спасению венгерских евреев”. В телеграмме Май фон Дардель председатель Гуннар Юсефсон писал, что мысли членов общины обращаются “совершенно особым образом к Раулю Валленбергу и его героическому подвигу”. Он выражал “горячую надежду, что ему [Раулю] удастся спастись и он вернется”. Одновременно МИД по просьбе ребе Эренпрайса обязал шведскую миссию в Бухаресте навести справки о судьбе Валленберга у еврейской общины Будапешта.