— Как мы скажем нашим сторонникам, что победа ускользнула у нас из рук? — спрашивал Рем. — Мы сможем удовлетворить их, только приказав действовать.
Но Геринг с Геббельсом были против военного переворота — это Геринг со своим необыкновенным красноречием в конечном счете сумел убедить Гитлера, что они должны смириться и воздержаться от активных действий. Впавшему в уныние Рему было отдано соответствующее указание, и он отправился давать отбой своим головорезам. Среди возникших слухов, что его могут арестовать в любой момент, Гитлер удалился в Берхтесгаден таить свою обиду и вынашивать планы дальнейших действий. Геббельс отправился в отпуск на Балтику, записав в своем дневнике: «Среди товарищей по партии воцарилось настроение полной безнадежности».
А Геринг забрался в свой «мерседес» и поехал в Веймар, где надеялся свиданием с одной актрисой поднять упавший дух.
В 1932 году Герману Герингу шел сороковой год, и он был в лучшей физической форме, чем когда-либо за последние девять лет. Правда, были у него два недостатка, с которыми он не мог справиться: Геринг страдал от ненасытного аппетита, который пытался сдерживать Строгой диетой, но подчас не выдерживал и как следует «набирался» вкусной еды и вина, и от бессонницы, так что редко спал, не просыпаясь, больше двух часов. Диетические пилюли помогали ему сдерживать вес, а снотворные иногда давали возможность проспать всю ночь, но после своих опытов с морфием в Швеции он боялся к ним привыкнуть и старался ограничивать прием и тех и других. В результате, и так полный, он начинал еще толстеть и, как только чувствовал, что одежда ему становится мала, отправлялся в сауну, совершал продолжительные конные заезды.
Чем он был наделен в избытке и чему завидовало большинство людей, так это огромная, кипучая энергия и неукротимая бодрость духа. Это были дни, когда он ни разу не впал в уныние надолго из-за возникающих политических заминок, всегда был готов успокоить и ободрить более мрачного и озлобленного Гитлера и проявлял такой открытый и неподдельный оптимизм в отношении будущего партии, что его товарищам, равно как и нетоварищам, оказывалось трудно не поддаться его настроению. Из Геринга получался хороший мастер интриги, потому что он казался человеком открытым и к тому же идеалистом. При этом он не знал усталости, успевая и здесь и там, встречаясь с лидером то одной партии, то другой, выискивал союзников, заключал тайные соглашения и шаг за шагом пододвигал нацистов к легальному вхождению во власть, что теперь стало главной целью его существования.
Но в часы отдыха рядом с ним больше не было его надежного милого друга. Некоторое время после смерти Карин он предавался грусти в номере отеля «Кайзерхоф» и лишь по настоянию Пилли Кёрнера неохотно перебрался на квартиру на Кайзердамм. Там одну из комнат он заполнил портретами Карин, ее ракушками и камешками, поставил ее фисгармонию, ее статуэтки викингов и троллей и эскимосские сапожки, вместе с вечнозелеными венками с ее гроба. Как говорили многие из побывавших там, комната напоминала музей.
Если мы мимоходом коснемся его отношений с женщинами вообще, то тут Геринг мог бы сам выступить в роли своего рода музея. Молодым человеком он всегда с большим энтузиазмом вступал в близкие связи с девушками, и если во время первой мировой войны его отношения с Марианной Маузер так и не получили естественного продолжения, то он с избытком компенсировал свое временное воздержание во время отпусков в Мюнхене и Берлине. Нет также никаких оснований предполагать, что его жизнь с Карин была лишена нормальных сексуальных отношений (исключая, разумеется, период сразу после Пивного путча), либо делать такой вывод на основании того, что у них не было детей. Томас фон Кантцов в беседе с одним из биографов Геринга рассказал, что он сам появился на свет в результате преждевременных родов, и врачи объявили Карин, что она больше не сможет иметь детей. Ее последние слова Томасу перед смертью были:
— Герман обещал, что всегда будет относиться к тебе, как к своему сыну. Но ты должен сказать ему: я надеюсь, придет день, и он найдет себе ту, которая принесет ему ребенка, которого не смогла дать ему я.
Но, не считая этой проблемы, Карин, по всей видимости, была вполне нормальной и раскованной шведкой и в ее письмах (особенно к сестре Лили) имеется несколько указаний на то, что данный аспект замужней жизни доставлял ей удовольствие. Думать, будто болезненные люди не могут получать удовольствие от сексуальных отношений, значит разделять распространенное заблуждение, и Томас фон Кантцов (который никогда не проявлял никаких признаков ревности в отношении Геринга) замечает, что его мать и отчим делили брачное ложе почти до самого конца.
Читать дальше