Василий Соколов - Избавление

- Первичную обработку сделали? - обратился начальник к сестре и, получив утвердительный ответ, поглядел на ручные часы: - Не позже как через два часа отправим его дальше, в армейский госпиталь. Так что будьте готовы ехать.

Начальник ушел. А Верочка догадалась, что перевозка Алексея в госпиталь связана будет со сложной операцией, и ходила сама не своя, будто потерянная. И пожилая сестра, заметив, что с нею творится что-то неладное, насильно заставила передохнуть. Верочка посидела у койки Алексея спрашивала, как себя чувствует и что болит. А он, вот уж твердокаменные мужчины, мотал головой, отнекивался, что ничего не болит и вообще чувствует себя недурно.

Спохватясь, что надо бы в дорогу где-то раздобыть молока, она спросила у сестры, есть ли поблизости селение, Та показала на видневшийся из-за деревьев на опушке дом лесника, и Верочка побежала туда с бидончиком.

Подчеркнуто смело, будто фронтовичка и прошла полвойны, Верочка открыла дверь и шагнула через порог, окликнула громко:

- Хозяева есть?

Ей отозвалась эхом холодная, какая-то застойная пустота комнаты. Минут через пять половицы в прихожей зашевелились - Верочка испугалась, хотя и не сдвинулась с места. Сквозь раздвинутые доски просунулась женская голова, лицо было багровое, отливающее синью.

- По голосу пизнала, що ты дивчина. А думала - Погани каты... вылезая и отряхиваясь от залежалой пыли, говорила женщина, и подбородок у нее трясся от страха.

- Мамаша, найдется у вас молоко?

- Каты забрали все... Пошукаю, глечик сховала...

- Глечик - это стаканчик, что ли? - переспросила девушка, не поняв.

- Кувшин, по-вашему, - ответила хозяйка. - Нема молока.

- Продайте, мамаша, раненые просят, при смерти ведь... - настаивала Верочка.

- Коли треба, поделимось, - и хозяйка опять скрылась в погребе.

Верочка тем временем прошла в переднюю горницу, села на сооруженный из мешков топчан, ждала. Скоро хозяйка вынесла из погреба кринку молока.

- Корову уберегли? - поинтересовалась Верочка.

- Сховали в лесу.

- Теперь где же - пасется?

- Та ховаемо... - Поглядела на дивчину недобро и - напрямую: - Можуть забрати...

- Кто же беспокоит вас?

- Та и... партизаны, - созналась хозяйка, размахивая руками.

- Это вы зря, мамаша, наговариваете! - сурово сказала Верочка. - Если партизаны что и брали, то небось по нужде... А мешки-то с чем? - Верочка, не дожидаясь ответа, пощупала рукою, один мешок был надорван с угла, из него просыпалось несколько зерен крупной пшеницы.

"Ну и дела... - подумала в сердцах Верочка. - Корову спрятала, пшеницу скрыла под сиденье, свининку небось ела, а партизан ругает... Для одних война - голод, разруха, слезы, а для других - житуха..."

Она вспомнила, как уже весной, на втором году войны, у них, в Ивановке, нечего было есть, собирали на еще не подсохшем картофельном поле старые гнилые картофелины, тем и питались. "А эта молочко попивала, пшеничкой пробавлялась. Вот уж истинный кат!" - злясь, вновь подумала Верочка. Припомнила, что в пиджачке, в нагрудном кармане, лежат деньги, нащупала хрустящий червонец, положила на стол, взяла кринку молока и ушла.

Когда Верочка вернулась, раненых уже выносили к повозкам. Она помогла уложить Алексея, с позволения сестры напоила его и других раненых молоком, остальное сохранила в кувшине, чтобы взять с собой. Знала, что дорога неблизкая и ей все время придется тащиться за повозкой, но согласилась идти за Алексеем хоть на край света. Сопровождала раненых старшая сестра, дородная и с сердитым лицом. Когда Верочка пыталась намекнуть, что она, в сущности, могла бы и одна с помощью повозочных отвезти в госпиталь всех раненых, а не только капитана Кострова, та посмотрела на нее свирепо, обругав при этом, чтобы не совалась со своими предложениями.

- Ты же понимать должна, кого везу, - тяжелобольных... И я за них головой отвечаю! - говорила сестра.

Обоз тронулся.

Костров лежал лицом кверху. На передке восседал, напевая что-то себе под нос, пожилой и бородатый, как леший, повозочный, а Верочка, то и дело забегая сбоку, старалась не сводить глаз с Алешки. Откровенно-то говоря, Костров был и не рад приезду Верочки, даже злился, что появилась она в неурочный час. Говорил он мало, охал, видимо, боль резче ощущалась при каждом толчке. И жгло руку, до того жгло, что как будто горит тело.

- Тебе дурно, Алеша?

- Нет.

- Может, голове низко, подложить что-либо?

- Нет.

- Ну, чего тебе хочется, скажи?

Алексей и на этот раз упорно отнекивался.