Дмитрий Левинский - Мы из сорок первого… Воспоминания

На нас заорал часовой с вышки, и пришлось разойтись.

У Фрунжиева был редкий дар художника, а также он оказался настоящим товарищем. Он быстро нашел применение своему таланту в тех условиях: стал рисовать пляжные картинки с обнаженными купальщицами на фоне тропических пальм и теплого южного моря. Свои рисунки Илья дарил немецким солдатам, приходившим от нарисованных девушек в восторг. Не много им требовалось! В результате Илья получал заслуженный гонорар в виде кусков хлеба, остатков каши и макарон с немецкой кухни, а также сигарет. Это было целое богатство, при помощи которого мы поддерживали и наших командиров, с трудом проталкивая еду через проволоку разными способами: на фанерке, на картонке, в консервной банке. Так у нас получалось до тех пор, пока их не отправили дальше.

Как ни странно, но в этом сборном лагере кормили совсем не плохо, или мы просто оголодали за полтора месяца на фронте, или немцы всерьез верили в скорый конец войны. В кишиневском лагере мы с наслаждением поглощали ежедневную порцию черной чечевичной похлебки с кусочками рыжей, подгнившей моркови и лиловой конины сомнительного вида и даже мечтали о добавке, которая иногда нам и перепадала. Особенно радовались конине, к которой успели привыкнуть еще на фронте.

Как-то все лежали вповалку — спали, дремали, тихо переговаривались. Ветер донес до нас с Ваней обрывки приватной беседы двух военнопленных, лежавших от нас неподалеку. Мы знали их: это были батальонный комиссар и старший политрук. Они пока не были отделены от нас. Немцы тогда не очень интересовались всеми нами — они торопились закончить войну. Так вот, эти двое обсуждали свои планы на послевоенный период. Обсуждали деловито и неторопливо. Один из них тихо произнес: «А я бы колбасный магазинчик открыл…» Услышав такое, мы с Ваней сперва обалдели от слова «колбаса», а затем — от сути услышанного. Но, трезво оценив долетевшие до нас слова, мы решили, что в ряды доблестных политорганов проник классовый враг, о чем все время предупреждал Сталин, или там оказались случайные люди, которых не распознали в 1937 году. Прошибить нас с Ваней было нелегко — сказывалась идейная закваска, привитая с раннего детства.

В конце августа нас перевезли еще километров на 100 дальше на запад, уже на румынскую землю, в пересыльный лагерь на окраине города Яссы. Мы разместились в примитивных бараках типа складских помещений для хранения сена. Охраняли по-прежнему солдаты вермахта. Здесь нас тоже никто не бил, не убивал и не интересовался: «кто есть кто?»

В Яссах мы встретили сержанта Фасахова и рядового Абекенова из нашего полка. Ваня их тоже знал хорошо, а с Фасаховым не так давно мы вели огонь из-за церквушки в злополучной Ананьевке.

С неделю пришлось поработать на железной дороге. Мы складировали бревна в штабеля. Это оказалось для нас тяжелейшим испытанием: мы успели ослабеть от лагерного режима. Частыми были случаи увечий и гибели наших под массивными бревнами, которые мы вручную кантовали и перетаскивали. Правда, солдаты попались сознательные: не били и не подгоняли нас.

На бревнах я работал в паре не только с Ваней, но и с начхимом полка лейтенантом Беловым. Он бывал у меня в моботделе, участвуя в разработке мобплана 1941 года по своей невостребованной части. Конечно, это счастье, что начхим на фронте оказался не у дел — нам хватило лиха и без химии. С Беловым повстречались в Яссах и тоже обрадовались: как-никак родная душа. Когда закончились наши муки по складированию бревен, мы все отметили: «Ну, пока живем…»

Лагерь военнопленных в Яссах оставил воспоминание о необычном хлебе, который нам давали. Когда-то это был кукурузный хлеб, но со временем он превратился в куски сплошной плесени ярко-зеленого цвета. Самого хлеба в привычном понимании внутри давно уже не было. Когда разломишь зеленую булку пополам, то сразу обдает зеленой пылью и плесневелым дымком. Ели мы его и даже раскрошившуюся зелень с земли подбирали. Чечевичная похлебка здесь была без конины, а порции убавились наполовину. Шел октябрь месяц, и мы, военнопленные, видно, стали объедать Германию, что с каждым днем сказывалось на пайке. Не следует забывать, что к этому времени нас в германском плену находилось уже более двух миллионов.

В лагере под Яссами впервые увидели человека в советской военной форме, который орал на военнопленных, угрожал им палкой, а иногда и бил. Это был один из тех, кого впоследствии назовут «полицаями». Он был крупным мускулистым мужчиной квадратного телосложения, с круглым бронзового цвета лицом и пышными иссиня-черными усами. Он всегда ходил обнаженным по пояс, поигрывая мускулами, и имел ярко выраженную цыганскую внешность. Кличка его была «Бессараб». По-видимому, он был родом из освобожденной Бессарабии и ему было за что мстить нашему брату. Мы старались держаться от него подальше. Вскоре он куда-то исчез, и больше таких типов нам видеть не приходилось.