Дмитрий Левинский - Мы из сорок первого… Воспоминания

Засыпая, насквозь мокрые от соленого пота, наслушались, кроме воя снарядов, и совсем непривычных звуков: гудения, писка, жужжания мириад всевозможных насекомых. И ползающих, и прыгающих, и летающих. Кого тут только не было! Но уснули сразу крепко, несмотря ни на что. Мы не помнили, когда дремали часок-другой в последний раз.

К несчастью, нам пришлось проснуться до наступления темноты. И вот как это было. По краю поля двигался немецкий обоз. Такие же кони, только покрупнее; такие же повозки, только попрочнее; такие же солдаты, только не измотанные до предела и не голодные. Все то, да не то. Перед наступлением темноты немцы остановили обоз и принялись растаскивать стога, чтобы приготовить на ночь постели. Какой стожок нетронут, а там везде наши — кто спит непробудным сном, кто лежит раненый, а кто и контуженный.

После такого открытия немцы переворошили все поле, не оставив нетронутым ни одного стога. В результате появилась большущая колонна пленных — измученных людей, с трудом стоявших на ногах. Почувствовав неладное, я мгновенно пробудился от сна и услышал, как Ванюшку поднимают штыками. В этот момент и меня толкнули вбок:

— Los! Auf! Нende hoch! [38] «Встать! Руки вверх!» ( нем. )

Один из солдат уткнулся штыком мне в спину, другой ловко выхватил из сонных рук винтовку и трахнул ее об землю, а третий рванул за оттопыренную гимнастерку, откуда посыпались с таким трудом собранные патроны. С этой минуты мы с Ваней стали называться обидным и позорным словом «военнопленные». Действительно, лучше надо было воевать, но все ли зависело от нас?

Ночь провалялись на земле, а утром нашу колонну погнали в сторону Березовки. Сколько в нашей жизни будет таких бесконечных колонн! Дошли добывшей машино-тракторной станции имени Шевченко, где всех раскидали по разным сараям и заперли.

Мы начали приходить в себя, осматриваться и находить знакомых. С удивлением увидел двух молоденьких девчат в военной форме, которые пытались делать простейшие перевязки, помогая раненым больше добрым словом, нежели делом — медикаментов они давно не имели.

Это были те самые девчата — медсестры и военфельдшеры, — которых накануне войны призвали в Одессе на учебные сборы. Я тогда их часто встречал во время прогулок по городу. Особенно тяжело было видеть этих милых существ в гнусных условиях плена — в туалет никого не выпускали. И лет им было совсем немного, как, впрочем, и нам.

В этом заточении продержали более двух суток. Есть и пить не давали. Хорошо, что мы давно привыкли обходиться без еды. К нам без конца продолжали заталкивать все новые группы пленных. Все были без шинелей. На многих не было и гимнастерок. Кое-кто из среднего комсостава сбрасывал гимнастерки с целью скрыть звание, но оно никого не интересовало.

Я оставался со своими треугольничками — все равно петлицы насквозь проколоты [39] Ношение на рукавных знаков различия, «выдававших» в первую очередь политсостав частей, было отменено Приказом наркома обороны СССР И. В. Сталина № 253 от 1 августа 1941 года. Вместо них устанавливались петлицы защитного цвета с защитными знаками различия для всех родов войск(см.:Тыл Красной Армии в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.: Документы и материалы / Русский Архив. Великая Отечественная. М., 1998. Т. 25 (4). С. 48–52, со ссылкой на: РГВА. Ф. 4. Оп. 12. Д.97. Л. 384). , да и сержант — не велика птица!

Трудными оказались бы для нас эти несколько суток, если бы не сон: мы отключились от всего земного. Мы лежали вповалку и спали без конца. Раненые стонали — мы ничем не могли им помочь. Через пару дней нас вывезут отсюда на запад.

Эту главу я назвал «Березовка». Мы о ней грезили, но до нее так и не дошли…

Моему поколению прививали постоянную мысль о неотвратимости большой войны за освобождение всех пролетариев от ига мирового капитала. И как-то не приходило в голову, до чего же проклятая штука — война! Как она уродует жизнь человека, соприкоснувшегося с ней: одни погибли в расцвете сил, не познав прелестей жизни; другие стали инвалидами; третьи попали в плен — война без плена не бывает, что бы там ни говорили! — и те из них, кто выжил, долгое время считались людьми второго сорта, предателями родины; четвертые пропали без вести; пятые, которым повезло и они вернулись невредимыми, вполне возможно, на всю жизнь остались черствыми, жестокими людьми с надломленной психикой оттого, что им приходилось много убивать. Хорошо и спокойно могут чувствовать себя только те, кто не находились непосредственно на передовой, не видели врага вблизи и не убивали его своими руками. Они будут рассказывать много интересного и героического о войне, о том, в чем сами не участвовали и чего не совершали (к летчикам и артиллеристам это рассуждение не относится).