Дмитрий Левинский - Мы из сорок первого… Воспоминания

Он был очень уравновешенным, серьезным, молчаливым, весьма порядочным человеком, хорошим командиром. Как ни пытаюсь, не могу приписать ему ни каких отрицательных черт. Подражая Владимиру Маяковскому, на вопрос: «Жизнь сделать с кого?» — я бы ответил: «Делай ее с товарища Данилова!» Но в душе он так и не смог простить арест, хотя верно служил партии всю жизнь. Обиду он молча пронес до самой смерти.

Данилов прекрасно знал свое дело. Он никогда не повышал голоса, был непреклонен в отстаивании своих позиций, если чувствовал правоту, исключительно добросовестно относился к своим служебным обязанностям. Командование ценило его, считалось с ними всемерно поддерживало его усилия по повышению боеспособности полка. Ко всему Данилов — неразговорчивый, замкнутый и достаточно строгий командир. Пусть покажется странным, но я предпочитал строгих и умных командиров и легкое ними срабатывался. Вот таким и был Данилов…

В мирное время разведкой сопредельной стороны — в нашем случае это была Румыния — ни полк, ни дивизия не занимались. Всю необходимую работу проводило Главное разведывательное управление НКО, привлекая военные округа только в исключительных случаях. Дивизии и полки получали для ознакомления и хранения готовую, обработанную Генштабом информацию разведывательного характера. К примеру, мы получали специальные альбомы на редкой по качеству бумаге с цветными фотографиями и схемами расположения укреплений приграничной полосы нашего потенциального противника. Подробно освещалась конструкция дотов, дзотов, эскарпов, минных полей и всего того, с чем должен был столкнуться агрессор в процессе наступления. С востока это могли быть только мы — РККА во главе с Тимошенко и Сталиным. Мы хранили эту развединформацию на специальных стеллажах и в сейфах, время от времени приглашая к себе только командира полка для ознакомления с поступившими материалами. В полку допуск к совершенно секретным материалам имели только три человека: командир полка, Данилов и я.

Особенности нашей работы состояли в следующем:

1. У нас был гриф секретности — «Совершенно секретно» или «00» (как говорилось, «два нуля»).

2. В нашу рабочую комнату имел право войти только один человек — командир полка. Его мы приглашали раз в неделю для ознакомления с поступившей почтой, касавшейся его, и для подписания исходящих документов принципиального характера, подготовленных нами к отправке в штаб Одесского военного округа, в Горвоенкомат и в другие организации, с которыми полк был связан напрямую.

3. Существовал строгий порядок оформления каждого документа, подлежавшего отправке кому-либо из перечисленных выше адресатов:

— обязательно указывалась фамилия исполнителя, т. е. моя;

— указывалось, в каком количестве экземпляров и кем отпечатан документ (печатал на машинке только я — пришлось освоить и эту премудрость);

— сообщалось об уничтожении копировальной бумаги, использованной при печатании, а также — кто ее уничтожил и как;

— готовый к отправке документ по-особому сшивался вместе с конвертом, ниточные швы обрабатывались сургучной печатью и многое другое.

До меня у Данилова работал старший сержант, который только что уволился в запас, и я его не застал. Когда потребовалась замена, Данилов вспомнил нашу «встречу» в поезде, посчитав, что я должен соответствовать его стандартам, поскольку научен держать язык за зубами, что недавно с успехом емуи продемонстрировал, да к тому же еще и земляк — ленинградец.

Излишне говорить о том, что я не имел права даже намекнуть о характере своей работы никому из друзей-товарищей по полку, а у меня их было немало. Исключалась малейшая возможность утечки информации. Любителей трепать языком на такую работу не брали, и те, кто этой работой дорожили, указанные правила соблюдали со всей строгостью.

Первое время друзья здорово обижались на меня, так как они обычно делились друг с другом обо всем, чем им приходилось заниматься, а я не мог. Долго дулись они на меня, предполагая, что я воображаю из себя кого-то или набиваю себе цену. Потом, видно, поняли, что все это серьезно, и они успокоились, приняв мое молчание как должное. Наши дружеские отношения были восстановлены.

Между Даниловым и мной сложились тоже весьма специфические для такой работы отношения. База для таких отношений была непростой. Данилов — старый заслуженный чекист, опытный, умудренный работой и жизнью, да и лиха успел познать, будучи арестован как «враг народа».