Виталий Федоров - Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

Мой отец – Фёдоров Николай Климентьевич, родился в 1910 г. в деревне Квака Красногорского района Удмуртии; мать – Русских Дарья Дмитриевна, уроженка Пермской губернии Сивинского уезда.

Родители встретились на «нейтральной» территории в городе Ижевске – столице Удмуртии. Случилось это в 1931 году. Отец тогда учился на механика, а мать работала на заводе разметчицей. Через год их знакомства появился я на свет божий, 10 сентября 1932 г. Хотя официально они не были женаты, но фамилию мне в свидетельстве о рождении написали отцову – Фёдоров.

Я начинал свой жизненный путь в общежитии за ширмой. Из-за жилищных условий после окончания учёбы отец решил нас перевезти на малую родину, в деревню Кваку, в дом своего отца, погибшего во время Революции. В этом доме жила его мать, старший брат Ефим с семьёй и младшая сестра Лена. Вот куда я попал совершенно неразумным ребёнком.

Родители зарегистрировали брак только в 1934 году в селе Архангельском, и я стал законным ребёнком (хотя об этом ещё не догадывался). Отец устроился работать в МТС трактористом, потом его перевели в бригадиры.

В ноябре 36-го в нашей семье новое пополнение – родилась у меня сестрёнка. Имя ей дала моя бабушка, которая хотела, чтобы имя было звучное и редкое. Так у меня появилась сестра Венера [1] По рассказу мамы (Прим. авт.) .

В 1937 году по весне отец надумал переехать на работу и жительство в Омскую область Сибири. Поехали всей семьёй. Венере не исполнилось и полугода, а мне уже шёл пятый, но я ничего не помню о той поездке. Я «очнулся» лишь в пять лет, зимой 38-го. Мы жили на частной квартире в довольно большом деревянном доме на опушке соснового леса. Огромные сосны тянули свои вершины ввысь и в ветреную погоду сурово шумели. Домов рядом не было, так что мы жили на отшибе. Хозяевами дома была пожилая чета. У них на квартире, кроме нас, проживала молодая бездетная пара. Помню его в белой вышитой рубашке-косоворотке, её тоже всегда хорошо и опрятно одетую. Вероятно, они были учителями. Когда они приходили с работы, нас с Венерой выводили на прогулку, катали на санках. Около дома была не очень крутая горка, которая шла к лесу. Вот там я любил кататься и один. Всегда было интересно и весело, когда они сами катались на санках и ещё брали на руки Венеру. Ей уже было больше года. Мама связала ей шерстяные носки, а ещё ей скатали малюсенькие валенки. Так что она по снежным дорожкам пыталась топать самостоятельно. Венера была чудным ребёнком – беленькая, на голове кудряшки. Её постоянно носили на руках, смеясь, подкидывали вверх, играли с ней в разные игры не только наши родители, но и соседи-учителя, и хозяева дома её любили и баловали.

Но однажды «грянул гром», и его виновником оказался я. Мне в этот день очень хотелось конфет, а я знал, где они находятся – в кованом сундуке. До прихода папы с работы я успел слазить в сундук и полакомиться. Отец возвращался поздно, обычно на улице было уже темно. Он вошёл, а мне захотелось в это время в туалет, который находился на улице. Я скромненько сообщил ему:

– Папа, я хочу в туалет…

– Пойдём, сынок.

И вдруг он почувствовал запах конфет (ну и нюх!). Сразу стал сердитым, грубым, сводил меня на улицу. Произвёл строгий допрос и вынес приговор:

– Ужином не кормить, спать в постели не позволять, пусть спит где сможет!

Я устроился спать под столом на каких-то мешках, возможно, с зерном. Мама что-то подстелила, чем-то накрыла – так и ночку провёл.

Это случилось в 1937-38 году. Разгул сталинских репрессий… Однажды на работе у папы произошла авария. Пьяный тракторист разморозил двигатель трактора. Отец тогда работал то ли механиком, то ли бригадиром. Ему запросто могли дать 10 лет за вредительство. Чтобы этого не случилось, наша семья была вынуждена из Омской области вернуться на малую родину, в Удмуртию.

Обратный путь до ближайшей железнодорожной станции, которая находилась на территории Казахстана, мы проследовали на «перекладных», поскольку автомобильного сообщения не было. В пути пришлось остановиться на отдых и ночлег в казахском селении. Домик, в котором нас приютили, был «мазанкой» из глины, пол земляной. В середине комнаты стоял большой круглый, низкий – уровень детского стульчика – стол. Но тогда я не знал, что это стол. Мне захотелось присесть с дороги, а стульев, табуретов или даже лавок, как в русских селениях, не было. Я сел на краешек этого стола. И тут поднялся такой гвалт на казахском! Ничего не понимая, я продолжал сидеть. Мама, видимо, по их жестам поняла, в чём дело и сказала мне, что надо немедленно встать. Вот тогда я и понял, что это стол. Оказывается, они кушают за этим столиком, сидя на полу.