Михаил Колесников - Сухэ-Батор

Он был рожден полководцем, хотя еще и не ясно сознавал это. Дни учений были самым счастливым временем. Военные учения представлялись ему детской игрой. Если бы ему позволили, он по-своему построил бы боевые порядки, нашел бы скрытые подходы к воображаемому противнику, обязательно выслал бы вперед разведчиков, использовал бы каждую складку местности. Он разумно распределил бы силы, подумал бы о резерве, об усилении флангов. Какой толк в беспорядочных наскоках на сопку?..

Но это были всего лишь мечты. После занятий нужно топить печи, выполнять мелкие хозяйственные поручения. И здесь, в Худжирбулане, Сухэ привыкли считать «добрым молодцем», песенником. Он знал много всяких историй и сказок, и по вечерам возле него образовывался тесный круг. На пустыре установили турник и деревянную кобылу. И тут Сухэ проявил себя. Через кобылу прыгал легко, как будто всегда только и занимался этим. А на турнике просто проделывал чудеса: раскачивался на руках, висел вниз головой на согнутых ногах, крутился, зажав перекладину под коленом.

Наконец решили провести занятие по стрельбе из винтовки. Опять Сухэ оказался первым. Глаз у него был меткий, руки не дрожали, как у других новобранцев.

— Ловкий! — восхищался командир эскадрона.

С тех пор кличка «Ловкий» — «Гоймин» — пристала к Сухэ. А он сам думал лишь об одном: только бы перевели в строевую часть! Правда, на складе ему выдали и хантаз и шапку цирика, но о переводе его в строевые и не думали. Ведь никто не умел так ловко, как Сухэ, колоть дрова и разжигать огонь в очаге.

Но была еще одна сторона жизни Сухэ, о которой никто не догадывался. Он часто бывал в Урге и всегда возвращался с новостями. А потом вечерами делился этими новостями с цириками. То, что творилось в мире, было намного значительнее тусклого, однообразного прозябания в Худжирбулане. Здесь жизнь, казалось, остановилась. На Монголию будто бы никто не собирался нападать. Он слишком живо интересовался всем, что творится в мире: известия в Ургу привозили караванщики, беглые из Китая, из Барги и Внутренней Монголии.

Однажды Сухэ встретил знакомого караванщика, побывавшего недавно в Харбине; и тот, оглядываясь по сторонам, вытащил из-за пазухи потертый газетный листок.

— «Монголын сонин бичиг», — прочитал Сухэ. — «Монгольская газета».

Эту газету Сухэ сохранил у себя и по вечерам пересказывал ее содержание своим товарищам по службе. Газета издавалась в Харбине. Да и не могла такая газета издаваться в Урге! В ней высмеивался «солнечно-светлый» богдо-гэгэн, говорилось о том, что следовало бы отделить церковь от государства, так как со времени восшествия Джебдзундамбы на ханский престол вся государственная власть, по сути, отдана в руки высшего духовенства, которое творит суд и расправу и притесняет даже князей.

Сухэ как бы взглянул со стороны на все то, что делается сейчас в Монголии. Корреспонденты, писавшие в газету, знали все подробности ургинской и худонской жизни, и Сухэ догадывался, что эти корреспонденты находятся где-то здесь, неподалеку.

Газета… Измятый, потертый листок бумаги казался неведомым чудом. Газету — вот что нужно Монголии! Свою газету, такую, чтобы в нее можно было бы писать обо всем: и о том, как князья обдирают до последней нитки аратов, и о действиях достойного Аюши, и о том, как плоха и небоеспособна армия «солнечно-светлого».

Газету Сухэ носил у самого сердца: она не должна была попадаться на глаза начальству. В ней говорилось и о положении в России, и о революции в Китае, и о незнаемых, но грозных странах: Америке, Англии, Франции. И обо всем этом было напечатано монгольскими буквами, теми самыми, которые напоминают стебель колючего растения. Правдивое колючее слово…

Нужно будет наведаться к дядюшке Жамьяну и передать ему самый красивый хадак — ведь это он сделал — босоногого мальчишку Сухэ зрячим.

А в мире творились большие дела.

Это был 1912 год. Правительство богдо-гэгэна, придя к власти, добивалось включения в состав созданного им государства Барги и Внутренней Монголии. Оно искало поддержки у царской России. В случае если бы Россия не захотела оказать помощи, феодалы готовы были искать ее у любого другого государства, хотя бы у Японии.

А в Китае революция разрасталась все больше и больше. Еще раньше провинции Шаньдун, Шанси, Гуаньси объявили о своей независимости от пекинского правительства. В Кантоне была провозглашена Кантонская республика. В самом Пекине две дивизии правительственных войск вышли на улицы с требованием конституции. Династия была напугана до крайней степени и решила срочным порядком назначить премьер-министром ранее опального Юань Ши-кая. Династия надеялась, что Юань Ши-кай использует свои связи с либералами и оторвет их от дальнейшего сотрудничества с революционерами. Либералы Юга действительно видели в Юань Ши-кае единомышленника и готовы были пойти на переговоры с ним. Империалистические державы в это время внимательно следили за событиями в Китае. Они высадили свои десанты в Ханькоу, Нанкине, Шанхае, Кантоне и в других портах. Иностранные дипломаты, стремясь погасить революцию, сыграли свою роль в организации мирных переговоров между восставшим Югом и Юань Ши-каем.