Альбер Бенсуссан - Гарсиа Лорка

И вот — подарок судьбы. Письмо наконец приходит: Племянник предлагает кузине выйти за него замуж, но есть при этом огромное «НО». Этот человек, чьи следы затерялись в Америке, в каком-то Тукумане, не может приехать сам и потому предлагает брак «по доверенности». Сегодня это может показаться удивительным, но в то время было не столь уж редким явлением — особенно между девушками, оставшимися на родине, и юношами, отправившимися на поиски счастья в Новый Свет. Так что Лорка ничего здесь не присочинил — он опирался на реалии тогдашней испанской действительности. В этот момент появляется Дядюшка, который символично объявляет о том, что наконец что-то начало меняться — время? цвет жизни? «Сам того не замечая, — восклицает он, — я срезал единственную “rosa mutabile” на моей клумбе! Она была еще красной!» Занавес.

Начало последнего акта — прошло еще десять лет. Не было того брака «по доверенности». Хуже того: жених взял в жены другую. И для Роситы конец надежд — это конец мира. Дядюшка умер, дом разрушается — и Росита, Тетушка и Кормилица должны его покинуть. Это тоже «Вишневый сад», но в лорковском колорите: необычайная смесь разных чувств, грусти и женской обездоленности — всего, что терзало сердце самого Федерико, вечно ждущего и вечно обманутого в своих ожиданиях. Разве мало отрезанных рук в его рисунках? Разве мало кровоточащих тел и сердец? В остром одиночестве Роситы — весь Лорка. Конечно, он старается ради зрителя несколько оживить безмерно грустный настрой этого действия — как всегда, «выходами» Кормилицы: она грозится поехать в этот самый Тукуман и разыскать там подлого кузена, «чтобы саблей снести ему голову и заткнуть ее между камнями, а потом отрубить ему правую руку, которая писала фальшивые клятвы и лживые уверения в любви». Ее комично преувеличенная ярость воздействует на зрителя благотворно: она немного разряжает гнетущую атмосферу акта. Впрочем, смех зрителей вскоре приобретает горький оттенок, особенно когда появляется еще один персонаж, в духе профессора-педанта из второго акта, — очередной воздыхатель Роситы, но уже достаточно «потраченный молью». На сей раз это профессор риторики, неудачник и нытик, автор трагедии «Дочь Иефая», которая никогда не была сыграна на сцене, — в этой трагедии нетрудно угадать несостоявшуюся оперу учителя музыки Федерико, Антонио Сегура Месы. Не напоминает ли она еще об одной из упущенных возможностей Федерико — ведь в юности он мечтал стать большим музыкантом, пианистом-виртуозом и вдохновенным композитором? О том, чего он лишился из-за внезапной смерти своего учителя музыки?

Раздаются двойные удары колоколов, и мрачная атмосфера сгущается еще более. Кормилица в очередной раз впадает в ярость от преследующих их несчастий и бросает фразу: «Будь прокляты богатые!» — эта фраза в политической атмосфере 1935 года звучала особенно вызывающе, что бы там ни говорили об аполитичности Лорки. А когда она заканчивает свою тираду, бросая в зал: «Да чтоб от них не осталось даже обрезков их ногтей!» — разве не слышны здесь ропот зреющего народного бунта и близость столкновения, которое перерастет вскоре в гражданскую войну? Она и будет, в определенном смысле (особенно для анархистов, троцкистов и коммунистов), войной бедных против богатых. В пьесе это уход из чеховской атмосферы и переход в иную атмосферу — вечной испанской печали и чисто лорковской обездоленности и тоски. Последние слова Роситы тонут в слезах, и в то же время они исполнены особой силы, навевая картины неизбывного одиночества и увядшего цвета жизни:

«Всё кончено… и всё же, несмотря на все мои утраченные надежды, я ложусь спать и встаю с самым ужасным из сожалений — сожалением о том, что всякая надежда для меня мертва. Я хочу убежать, не хочу видеть, я хотела бы стать свободной и пустой… И всё же надежда преследует меня, осаждает, грызет — как умирающий зверь, в последний раз сжимающий челюсти на моем горле».

Эта метафора — голодный зверь, символизирующий умирающую надежду, — исполнена небывалой силы и сугубо оригинальна в драматическом смысле. Последняя реплика Роситы, сказанная под занавес, — это возврат к всё тому же заключительному двустишию о «rosa mutabile»:

Ночь сгущается и над театром Лорки — совсем как в этой последней пьесе, сыгранной при его жизни. Росита уходит в небытие своего одиночества, а Федерико вернется в Мадрид, где вскоре раздадутся первые грозовые раскаты войны. Он и станет одной из первых ее жертв.