Игорь Оболенский: Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие

Ну и потом я слышал, как в эти мгновения Мария Владимировна разговаривает с врачом, который, судя по всему, стоял в передней. Если уж она так говорит с человеком, которого сама пригласила в свой дом, то чего ждать мне?

Пока я обдумывал, с какими словами войти в дом Мироновой, дверь открылась.

— Чего это вы порог не переступаете? — спросила хозяйка.

— На дверную табличку засмотрелся. Какая она у Вас оригинальная. С общей буквы.

— А это очень символично. У меня с Александром Семеновичем действительно все было общее. Проходите, милости прошу.

В большой комнате громко работал телевизор. Передавали последние известия. Мария Владимировна очень внимательно слушала комментатора, а когда он замолчал, обратилась ко мне: «Игорь, вот вы молодой человек. Объясните мне, кому нужно это интервью?». И не дав мне ответить, продолжила: «Если хотите знать мое мнение о том, что происходит в стране, оно и так понятно. Мне так хочется, чтобы Красной площади вернули ее первозданный вид. А то превратили такую красоту в обыкновенное кладбище, на котором только один порядочный человек и похоронен — Юра Гагарин».

Немного помолчав и заметив мое смущение, Мария Владимировна кивнула: «А теперь начинайте. У вас, смотрю, целая тетрадка вопросов заготовлена ».

Я действительно основательно подготовился к встрече. Получив «добро», открыл блокнот :

— Вы как-то сказали, что чувствуете себя барыней. Может, вам было бы лучше родиться в XIX веке?

— Почему? Барыней можно быть и в XX веке. Смотря что под этим подразумевать. Барыня — это ведь самочувствие. Для меня быть барыней — значит быть свободной, а не управлять челядью. Понимаете, барыня — это…

Ну, вот есть слово «воля», а есть «свобода». У нас сейчас есть только «воля». Свобода в первую очередь — это свобода духа. Человек раскрепощен, может думать о чем угодно, читать что угодно, короче, жить так, как ему нравится. Но ни в коем случае не ограничивать такую же свободу другого человека.

А воля — это не что иное, как жизнь под девизом «что хочу, то ворочу». Вот иду я, например, по улице, и какой-нибудь прохожий, который не согласен с моим мнением, возьмет и плюнет мне в лицо. И у меня нет никакой защиты от такого человека.

Сейчас выпустили на волю людей, долгие годы находившихся в железных оковах. В нашей стране было то же, что и в гитлеровской Германии. Любой «-изм» по своей природе одинаков, будь то коммунизм, социализм или фашизм. Это в первую очередь означает диктатуру.

У нас говорили «диктатура пролетариата», хотя этот самый пролетариат всегда был в загоне. Ему изредка бросали кусок дерьмовой колбасы, а он и радовался. Женщины часами стояли в очередях за сапогами, ломая ноги. Так что эти злосчастные сапоги и надевать-то потом было не на что.

А опять же колбаса. Никогда не видела, чтобы брали грамм по триста. Хапали батонами, которые на второй день становились синими. Я же всегда хотела взять сто граммов, но качественной, хорошей.

В этом я и есть барыня. Меня никто не может заставить заниматься тем, чего я не желаю делать.

— Фаине Раневской принадлежит фраза: «Хорошо, что я такая старая, я еще помню порядочных людей». Сегодня за окном 1997 год. Таких людей уже не осталось?

— Почти всех порядочных людей уничтожили. Конечно, кто-то уцелел, но их действительно очень мало. Сегодня люди стремятся только к одному — к власти. Больше никого ничего не интересует. Хотят хапать, хапать, хапать. О какой порядочности можно говорить?

Во время войны я могла отдать свой заработок в пользу детей погибших воинов и призвать деятелей искусства последовать моему примеру. И меня понимали, мы тогда собрали огромную сумму денег. Сталин прислал мне даже письмо благодарственное. Но дело не в этом.

Представьте себе такую ситуацию. Я отдаю свою пенсию в Фонд детских домов и призываю работников Госдумы хотя бы месяц не получать зарплату, отпустить свои автомобили, а деньги направить в те же детские дома. Что будет? Да меня на следующий же день убьют.

— Вы, оказывается, пессимист.

— А как можно в нашей стране быть оптимистом? Если вы, конечно, не полный идиот. Дай-то Бог, чтобы все переменилось. Но когда это будет? Я-то свою жизнь уже прожила.

— И прожили хорошо. Разве не так?

— Я прожила ее хорошо только потому, что имела замечательного мужа и замечательного сына. Только ими я и горжусь. Мой муж, Александр Семенович Менакер, очень много сделал для меня. Он пожертвовал своей карьерой ради меня.