Владимир Соловьев - Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека

Главным козырем оказался олимпиец Бродский, сыгравший «в судьбе Довлатова решающую роль»: «Бродский помогал ему с самого начала до самого конца», без его сиятельной поддержки Довлатов «мог бы и не состояться». Поклеп, вранье и лажа ослепленного мстительной ненавистью. А куда тогда девался обаятельный, дружественный, мгновенно обрастающий друзьями-приятелями душа компаний Довлатов, бескорыстно щедрый и стоически верный своим закадычным, с юности, друзьям! Говорю это как свидетель защиты, ибо знала таким Довлатова по Ленинграду и Нью-Йорку. А вот и «полезные» друзья свидетельствуют: «…другом он оказывался всегда замечательным: отзывчивым, надежным и трогательным».

Опускаю историю несчастной женитьбы 19-летнего Сережи и его мучительной, без взаимности, истязательной, жизнедробительной, навсегда сломившей его юную самоуверенность, воистину роковой любви к Асе Пекуровской. Опускаю, потому что в глумливой подаче Попова влюбленность Довлатова была расчетливой и, опять же, карьерной: «Назвать любовь Довлатова к Асе Пекуровской несчастной можно, но уж неудачной — никак нельзя. Ася уже тогда была светской львицей, и оказаться с ней рядом — значило с ходу попасть в бомонд. И как бы после этого ни относились к Сереге, никто уже не мог сказать: „Не знаю такого“».

Что за гнусный фарс! Автора не колышет, что из-за пыточной любви к Асе этот «расчетливый и циничный» Довлатов бросил на третьем курсе университет и тут же подзалетел — нет, не в бомонд, а в конвойные войска. Жизненная правда автора, подрядившегося писать «жизнь замечательного человека», не интересует вовсе. Главное для него — показать человеческую ничтожность молодого Довлатова и его суетливые попытки «создать свой неотразимый имидж» — или, в жаргоне Попова, «сфотографироваться» заранее, когда еще ничего нет за душой, для будущих поклонников.

Да, именно такой — шутовской — апофеоз устраивает Попов для этой, только что мелькнувшей перед нами дерганой, притворной и помпезной жизни «неизвестно кого» под псевдонимом Сергея Довлатова, еще дописательского героя. Отныне «чуть ли не каждый уважающий себя питерец может поделиться лестным воспоминанием: „Вот, помню, мы с Серегой“, — и лица светлеют, тут все удачливы и равны».

Вывод Попова: «Серега, еще ничего толком не написав — и уж тем более ничего не напечатав, — был уже знаменит, представал фигурой, с которой лестно запечатлеться на память, для вечности!..и авансов не обманул».

Представить, что подлинный Довлатов — щедро одаренная, ярко колоритная и неотразимо обаятельная личность, красавец гигант, блестящий рассказчик, уличный затейник, шутник и острослов — врезался в память своих земляков самим фактом своего — среди них — феерического существования, Попов никак не может себе позволить. Нет, Серега не выразительно и броско жил, а только ловко творил собственную легенду: «Его первым удачным сочинением был „Довлатов“».

Что ж, посмотрим, что стал сочинять писатель Довлатов. Согласно Попову.

Что может сообщить — достоверно и фактично — Попов о писательстве молодого Довлатова?

Очень мало, да почти ничего. Друзьями не были никогда — скорее шапочными знакомыми, как все питерские литераторы между собой. Знал ли Попов, что написал Серега за пятнадцать лет, интересовался ли вообще писателем Довлатовым, мучительно и старательно ищущим свой творческий метод?

Не только не знал, но и огульно отрицал: «Он писал какие-то средние рассказы на уровне фельетонов, что-то кому-то показывал». Ясно, что взыскательному писателю Попову (таким он себя видит в этих главках) «безнадежный во всех отношениях» Довлатов не показывал ничего. Зато другим — показывал. К примеру, у нас дома не переводилась его проза, которую он давал по-приятельски Володе Соловьеву, а мне — как редактору «Авроры». Да и не только нам — существует множество отзывов, рассказов, воспоминаний о тогдашнем писателе Довлатове. Однако для Попова они как бы не существуют. Как и самого Довлатова. Куда дальше, если в своей книжке-биографии Попов даже не упоминает важнейшее событие в писательской жизни Довлатова — его единственный в России сольный вечер в Союзе писателей 13 декабря 1967 года. Почему такой беспрецедентный для биографа пропуск? Опять-таки из черной зависти — у него самого такого престижного вечера не было.

Это к тому, что необходимо критически относиться ко всем нападкам Валеры на своего — личностно и творчески невразумительного — героя. Вообще-то реальный Довлатов к концу его книжки блистает своим отсутствием, окончательно исчезая с горизонта. Сомневаюсь, что и сам Попов различает, какого «Довлатова» так яростно громит.