Владимир Соловьев - Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека

«…Все это представляется мне настолько важным — для моей судьбы, для моей репутации…»

Помимо такого популярного, а потому доходного автора, как Довлатов, добытчивый, пусть и по эмигрантским стандартам, Игорь Ефимов также печатал халявно, то есть бесплатно, сочинения мало кому известного и недоходного автора Игоря Ефимова, выпустив подряд шесть своих книг. Пишу это вовсе не в укор ни издателю, ни писателю, пусть и одно лицо. В данном случае издательство «Эрмитаж» выступало под псевдонимом издательства «Тенафлай» (по названию городка в Нью-Джерси). Как сам Игорь Ефимов выступал под псевдонимом Андрей Московит. Надеюсь, читатель простит меня за это раскрытие псевдонимов. Ну как не порадеть родному человечку, а кто может быть этому человечку роднее, чем он сам? Особенно при таком гипертрофированном авторском честолюбии, как у Игоря Ефимова… Чуть было не написал «его эго», но вовремя уразумел, что для уха — два разных слова, а на глаз — два почти одинаковых. Ладно, слегка переиначим: чье литературное эго на несколько порядков превышает его литературные возможности.

Не хочу быть голословным, а потому сошлюсь на сторонние мнения. Довлатов не без удовольствия — чтобы не сказать, со злорадством — цитировал отзыв Бродского об очередной книге Ефимова:

«Как он посмел перейти со второго абзаца на третий?!»

Я уже писал, что еще в Ленинграде Ося весьма пренебрежительно отзывался об Игоре: «Вы что, думаете, я не знаю ему цену?», хотя однажды удивил меня обоснованием: «Что вы хотите от человека, который выше всех ставит этого немчуру», имея в виду Томаса Манна, чей роман «Иосиф и его братья» был в это время модным чтивом в обеих русских столицах. Чтобы Сережа приписал собственную характеристику романа Ефимова мэтру — не думаю: не посмел бы. В «Записных книжках» Довлатов приводит слова Бродского, но дает незадачливому автору романа прозрачный псевдоним «Ефремов» — чтобы не подвести и не прогневить Бродского и одновременно чтобы самому Ефимову и общим знакомым было понятно, о ком речь. Так он мне сам объяснял. Секрет Полишинеля. Потому что никакого писателя Ефремова у нас здесь, в эмиграции, не было и нет. Зато писатель Ефимов есть, и, будучи человеком злопамятным и мстительным, он не простил этот отзыв ни Бродскому, ни Довлатову, а последнему внес в список обид, каковые тот ему нанес, еще одно «пятно на моей репутации», пользуясь его же словесами.

Довлатов пытался по дружбе — до того как она превратилась в смертельную вражду — заинтересовать книгами Ефимова своих переводчиков и редакторов, но безуспешно — от ворот поворот, а его литагент Эндрю Уайли, прочтя синопсис книги Ефимова, так раздражился, что категорически попросил Сережу никого впредь ему больше не рекомендовать.

Либо еще такая история, известная мне со слов других литераторов, включая Довлатова, которые злорадствовали (не без того) в связи с тем, что Ефимова не пригласили на конференцию «Русские писатели на Западе» в Университете Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе, но опять-таки лучше, мне кажется, объективности ради, обратиться к пострадавшей стороне. Ефимов так и называет в своих нью-йоркских мемуарах главу про эту свою кровную обиду — «Обнесли пирогом».

Тогда Игорь Ефимов работал у Карла Проффера в его издательстве «Ардис-пресс», которое специализировалось на русских книгах. Не токмо редактором, как он надеялся, а наборщиком, упаковщиком, грузчиком, курьером и мальчиком на побегушках. Тем не менее именно здесь он сам набрал и издал три свои книги. Первым сообщил Ефимову об этой писательской конференции Довлатов. А потом упоминал неоднократно письменно и устно.

«Карл — один из устроителей. Неужели он вам еще не сказал? — удивлялся Довлатов. — Среди участников, я знаю, будет народ не только из Америки, но также из Европы, Израиля, Канады. Всем оплачивают дорогу и три дня пребывания там. Странно, что вам еще не сообщили».

Довлатов, понятно, поддразнивал Ефимова писательской конференцией. Это было в его манере — Бог ему судья. Точно так же, спустя еще пару лет, Сережа язвил Ефимова нашим с Леной шестизначным авансом за книгу об Андропове. Что для Игоря было ножом по сердцу, потому что мы с Леной не первый раз перебегали ему дорогу: почти сразу по приезде нас взяли scholars-in-residence в Куинс-колледж (и одновременно visiting scholars в Колумбийский университет), я уже упоминал обе эти синекуры, хотя уж как только Игорь не обхаживал профессора Куинс-колледжа Генри Мортона еще в Ленинграде! А вскоре израильский журнал «22» анонсировал мой роман-эпизод «Не плачь обо мне…», и Ефимов послал в редакцию письмо, чтобы мой роман не печатали ни в коем разе, а взамен предложил свой! Я и об этом уже писал, а здесь напоминаю, дабы объяснить комплексы Игоря Ефимова, который из везунчика в России — но все ему было мало, тем более конкуренции с Андреем Битовым он не выдержал и наивно надеялся взять реванш за бугром — попал в Америке в тот еще замес и превратился в неудачника, пока этот трупоед-некрофил не присосался к мертвому Довлатову, чтобы восстановить свой авторитет в собственных глазах, а потом и в глазах тех, кто от него прямо зависел как от издателя.