Михаил Любимов - Записки непутевого резидента, или Will-o’- the-wisp

«Кто будет веровать и креститься, спасен будет…» — протяжный глас, я вхожу, ослепленный вытертыми ликами на стенах, и в глазах лики — лики близких, живых и мертвых, и меж нами лишь быстротекущее время.

Не поздно ли спохватился, мальчик, не ставший кардиналом, но выбившийся в полковники? Думаешь, это спасет тебя? Рассчитываешь проскочить в рай, чичероне, как проскочил из коммунистов в антикоммунисты?

Отец отвернул лицо, лики безмолвны.

Шуршит стопка фотографий. Круглолицее дитя в пеленках на руках у счастливой мамы. Ухоженный мальчик в бриджах. Юноша в отцовских сапогах и бекеше. Покоритель Лондона во фланелевом костюме у статуи принца Гамлета. «Мерседес» и довольный собою резидент около русалки в Копенгагене. Помятая морда в Москве-реке.

Will-o’-the-wisp — блуждающий огонек.

Или по-латыни: Ignis Fatuus — глупый огонь.

Глупые, блуждающие огоньки вспыхивают ночью над болотами от внезапного сгорания метана. Они неуловимы и опасны, они завлекают в топи заблудившихся путников, обрекая их на смерть. А еще говорят, что это проклятые души, которые мечутся и мучаются и несут свой адский огонь.

Так и ты пролетел сквозь жизнь, глупый огонек…

Поезд проносится мимо, и нет святой обители, она осталась за лесом, сын говорит, что я ничего не понимаю, да и все мое поколение дураки, и жена говорит, что ничего не понимаю, а я твержу, что они не понимают, потому что дураки, поезд несется дальше, все остается позади, и совсем один, абсолютно один, невозможно один, застыли мудрые воробьи на проводах, не задают глупых вопросов волкам, спит бабка, прижимая к груди авоську с картошкой, парень разгадывает кроссворд, стучат колеса, сбивая стуки сердца, моя страна, моя страна, моя страна, все остается позади, поезд мчится все дальше и дальше, гадалка, гадалка, какое великое счастье, что путь мой тобой не означен, неточно прочерчен пунктиром, что не обречен я на счастье или на несчастье, и неясно дрожит моя звездочка в водовороте капризном, в мерцанье морозного мира.

Кого сегодня удивишь воспоминаниями отставного разведчика?

Читателю в руки плывет их великое множество. Пишут все: от больших начальников до перебежчиков, которые пытаются предстать не офицерами, изменившими присяге, а идейными борцами. (Тень легендарного Кима Филби не дает им покоя.) Словом, перед нами очевидный избыток произведений данного жанра. Да и шпионский роман на книжном рынке неплохо смотрится и с точки зрения занимательности может без усилий потеснить документальное повествование. Ведь талантливый вымысел много увлекательней правдивого описания повседневной рутины.

Но эта книга, уверен, читателя удивит. Удивит прежде всего литературным даром автора. Это не просто очередной томик воспоминаний, в котором ищешь дотоле неизвестную информацию. Текст читается с удовольствием, которое и призвана доставлять художественная литература, — наслаждаешься стилем, зоркостью, остроумием автора.

И потом, много ли мы читали воспоминаний жандармских чинов, где почти каждая фраза пронизана довольно злой самоиронией?

У нас как-то не принято было писать о войне с юмором, что, впрочем, и понятно, — слишком велика была трагедия народа…

Но как решиться и, взрывая традицию, написать с юмором и иронией о «тайной войне», в которой, по нашим обыденным представлениям, любой наш разведчик — полновесный герой?

Осмелюсь повторить то, что писал лет пятнадцать тому назад и совсем по другому поводу: настоящая литература начинается с беспощадности к самому себе.

Любимов беспощаден к себе? К своему герою?

Книга не зря названа «мемуар-роман». Отношения рассказчика и героя сложны и неоднозначны. Конечно, гак сказать, материальной основой повествования является биографическая канва одного конкретного человека, Михаила Петровича Любимова, школьника, студента, старлея, потом полковника советской разведки. Но можно ли поставить между автором и героем воспоминаний знак равенства? Зная Михаила Петровича, я бы воздержался…

Страницы, посвященные работе Любимова в Англии, неожиданно напомнили мне прелестный английский фильм «Мистер Питкин в тылу врага», и как-то вдруг проговорилось: «Англофил Любимов в тылу…».

Но сам-то Михаил Петрович ничем не напоминает простодушного и неуклюжего мистера Питкина. Любимов обаятелен, умен, хитер и точен. Но что сохранилось в сегодняшнем авторе от того юного старлея, задачей которого была вербовка британских консерваторов? Думаю, что, даже несколько раз перечитав книгу, мы этого не узнаем.