Льюис Кэрролл - Дневник путешествия в Россию в 1867 году

Мы добрались до деревни, находящейся рядом с монастырем, только около двух, и тогда узнали, что, для того чтобы этим же вечером вернуться в Москву, необходимо выехать в три. Соответственно, мы второпях посетили церковь Гроба Господня, и оттуда послали сообщение на почту, чтобы нам запрягли свежих лошадей, которые, как нам сказали, должны были там быть. На этом этапе наши планы нарушились; когда мы вернулись на почту, то увидели, что там не происходит никаких приготовлений,— свежих лошадей не было,— только лишь те уставшие лошади, которые нас привезли, а возница и все присутствовавшие в один голос заявили (шумным русским языком, который смог разобрать только г-н Спайер), что ничего сделать нельзя.

Посему мы покорились судьбе и попросили г-на Спайера пойти с нами в гостиницу и заказать нам ужин, чай, постели и завтрак на три часа утра. Он заверил, что во всем заведении нет никого, кто бы знал хоть слово на каком-нибудь ином языке, кроме русского, и, когда он уехал, оставив нас у дверей гостиницы, мы, совершенно точно, чувствовали себя более одинокими и по-робинзон-крузски, чем ощущали себя за все это путешествие. Мы отправились в монастырь в сопровождении гостиничного служащего, который передал нас в руки русского монаха — самого что ни на есть патентованного, который игнорировал фразы на всех других языках, кроме русского. Ему я предъявил фразу из своего разговорника, смысл которой сводился к «есть ли здесь кто-нибудь, кто говорит по-немецки, по-французски или по-английски?» Эта маленькая фраза стала поворотным пунктом нашей судьбы — нас сразу же представили другому монаху, который прекрасно, но вполне для меня понятно говорил по-французски, и он чрезвычайно любезно посвятил себя нашим услугам — почти, можно сказать, до конца дня.

Он провел нас по церкви Гроба Господня, главным образом представляющей интерес тем, что она точно скопирована с той, что находится в Иерусалиме, а также показал библиотеку и ризницу, которые были очень интересны, однако не содержали ничего особенного или уникального, если не считать имитации страусиного яйца, которое мы увидели в ризнице. Посмотрев через него на свет, через маленькую дырочку в конце, можно увидеть цветное изображение, которое выглядит почти объемным, женщины, стоящей на коленях перед крестом. Уже было время возвращаться в гостиницу на обед, что мы и сделали, после того как сначала договорились с нашим любезным гидом, что позовем его, когда вернемся снова.

По нашему возвращению монах отвел нас к себе домой, где, вместо кельи с черепом, скрещенными костями и проч., мы обнаружили удобную гостиную, в которой происходило чаепитие; в нем участвовали две дамы, мать и дочь, и господин, который, я думаю, должно быть, был их отцом. Дама постарше неплохо говорила по-французски, а помоложе — исключительно хорошо по-английски. Она рассказала нам, что преподает французский в одной из «гимназий» в Москве, и она была явно хорошо образованна и умна. В этой обстановке было очень приятно находиться, но все выглядело так неожиданно и необычно, что казалось почти сном. После чая всем семейством они провели нас по монастырю и показали покои, в которых останавливается императорская семья, когда иногда посещает это место. Среди прочего мы увидели «Вифлеем» — келью, скопированную с того помещения, где, как говорят, родился Господь. Затем монах повел нас через лес посмотреть отшельническую хижину, куда удалился Никон в годину своей добровольной ссылки. По пути назад мы купили в некоем подобии лавки у входа, которую держат монахи, маленькие копии «Богоматери с тремя руками» — большой иконы, находящейся в одной из часовен, которая написана, дабы увековечить явление Девы Марии, увиденной так, как представлено на иконе, с третьей рукой, появляющейся снизу.

В лесу мы увидели «Иордань», «купальню в Вифезде», маленький домик с настоящей купальней в середине и ступеньками, ведущими к ней, и еще один домик или усыпальницу, называемую «Колодец в Самарии», однако «скитная хижина» была замечательнее всего того, что мы видели ранее. Она выглядит внешне как маленький домик, но внутри нее множество комнат, таких миниатюрных, что вряд ли они даже заслуживают своего названия, соединенных узкими и низкими коридорами и винтовыми лестницами,— спальня, к примеру, шести футов в длину и в ширину: кровать, сделанная из камня, с каменной подушкой, всего пять футов девять дюймов в длину, и упирается прямо в стену комнаты с выемкой-нишей для ног, поэтому епископ, который был человеком высоким, должно быть, все время вынужден был почивать в скрюченном положении. Все вместе выглядит скорее как игрушечная модель, чем настоящий дом, и, должно быть, жизнь епископа проходила в постоянном смирении, которое превосходило только смирение его домашних слуг, обитавших в крошечном подвале, вход в который закрывает дверь высотой в четыре фута и куда едва просачивается слабый проблеск дневного света.