Игорь Курукин - Анна Иоанновна

Волынский оказался слишком яркой личностью на фоне персон аннинского царствования. В 1720–1730-е годы с политической сцены сошли крупные, самостоятельные фигуры, старшие петровские выдвиженцы: А.Д. Меншиков, И.И. Бутурлин, А.В. Макаров, П.П. Шафиров, П.М. Апраксин, Р.В. Брюс, П.А. Толстой, старшие из братьев Голицыных, В.Л. и В.В. Долгоруковы, П.И. Ягужинский. Одни из них умерли или отошли от дел, другие были сброшены с вершины власти и ушли в политическое небытие. Они не были теоретиками, но проявили способность к решительным и дерзким действиям. К тому же практика Петровских реформ заставляла учиться или хотя бы иметь учёных помощников, подобных В.Н. Татищеву.

Все начинания Волынского, будь то планы продвижения России на Восток или реорганизация императорской охоты, требовали больших сил и средств, но возносили автора по карьерной лестнице, что неизбежно порождало зависть конкурентов и опасения быть оттеснёнными. При всей своей административной неразборчивости Волынский как государственный деятель был соразмерен Петру I, мыслил так же масштабно, как великий император.

Однако при Анне Иоанновне востребованными были не реформаторы, а верноподданные, а главной политической наукой стало умение учитывать придворные «конъектуры». Соперничавшие «партии», включавшие как русских, так и «немцев», боролись за милости с помощью своих ставленников и разоблачения действий противников. В такой атмосфере карьеру легче было сделать людям другого типа — послушным, знавшим своё место и умевшим искать покровительство влиятельного «патрона». Теперь самым важным было, чья «партия» окажется в милости. Перестановки могли осуществляться либо путём интриг и «организации» соответствующего решения монарха, либо с помощью дворцового переворота. Так следователи и истолковали планы Волынского, поскольку «дружба фамилиарная» в придворной среде и общение единомышленников, сочинявших проект реформ, были тогда явлением необычным и казались Анне Иоанновне и её окружению признаками опасного заговора.

Борьба с Волынским впервые заставила Бирона выйти из рамок «службы её императорского величества» и роли «честного посредника», готового «помогать и услужить», но не являться стороной публичного конфликта. И хотя судили Волынского русские вельможи, ответственность за предрешённый приговор в глазах столичного общества лежала на герцоге, к тому же не побрезговавшем прихватить часть имущества опальных для своих родственников.

Придворная «победа» в стратегическом плане обернулась промахом Бирона, позволившим направить общественное недовольство не на государыню, а на завладевшего её волей «немца». Другой его ошибкой была жестокая казнь Волынского и его друзей. Правление племянницы Петра Великого заставило дворян забыть о попытках «вольности себе прибавить». Но оказалось, что даже признавшим правила игры ничего не гарантировалось: прочное, казалось бы, положение могло в любую минуту обернуться катастрофой — незаслуженно и оттого ещё более страшно и позорно. Летом 1740 года прусский посол Мардефельд сообщал в Берлин, что даже родственники императрицы Салтыковы, «завидуя огромному доверию, оказываемому герцогу Курляндскому… иногда искали забвения в вине и напивались до такой степени, что у них невольно вырывались оскорбительные слова, навлекшие на них негодование её императорского величества и его высочества». Эта хмельная «оппозиция» не была серьёзной; но, требуя от Анны голову Волынского, Бирон подрывал установленную в начале царствования стабильность.

В 1740 году императрица отбыла в Петергоф раньше обычного. «С 10-го июня по 26-е августа её величество, для особливого своего удовольствия, как парфорсною охотою (травлей. — И.К.), так и собственноручно, следующих зверей и птиц застрелить изволила: 9 оленей, 16 диких коз, 4 кабана, 1 юлка, 374 зайца, 68 диких уток и 16 больших морских птиц» — сообщали об охотничьих подвигах государыни в последнее петергофское лето «Санкт-Петербургские ведомости». Первыми были перебиты зайцы, о чём доложил заместитель Волынского по охотничьей части полковник фон Трескоу. В царской резиденции специально выпустили куропаток, но охотники их «перестреляли и потравили»; разгневанная императрица потребовала запретить кому бы то ни было охотиться близ царских владений под угрозой отправки на каторгу {685} .

Может быть, пальбой она пыталась отвлечься от невесёлых мыслей? Избавиться от них не удалось — в июле государыню осаждали челобитчики из ближайшего окружения; началась раздача домов, дворов и «мыз» Волынского и Мусина-Пушкина. Настала пора явить монаршую милость. 3 августа Анна «пожаловала» жену Платона Мусина-Пушкина — вернула ей собственный дом в Москве, правда, без конфискованного имущества. А потом все дела и заботы отошли на второй план: 12 августа 1740 года не отходившая ни на час от племянницы Анна Иоанновна получила долгожданного наследника, названного по прадеду Иоанном. 3 сентября дни рождения и тезоименитства «внука её императорского величества, благоверного государя принца Иоанна» (29 августа — день усекновения главы Иоанна Предтечи) были вписаны в табель «высокоторжественных дней» в качестве официальных праздничных дат {686} .